совершенно не понимаю, почему ты в настоящее время не срываешь с него все предметы одежды. Зубами. Чёрт, если бы я не была за мужем… Уф! Чтобы я сделала с этим мужчиной.

— У тебя есть муж.

— У меня также есть воображение. Активное, — её глаза блестят.

— Отвратительно, — бормочу я. — И к твоему сведению, у меня есть масса веских причин держаться подальше от Чейза Крофта, начиная с того факта, что все мужчины — крысиные ублюдки, и заканчивая тем фактом, что сегодня утром в галерею заглянула женщина и пригрозила мне держаться от него подальше.

— Сучки всегда сумасшедшие, — Шелби пожимает плечами. — В течение последних нескольких лет он возглавлял список "Самых богатых 50 до 50-ти" журнала "ПИПЛ", меня не удивляет, что женщины пытаются заявить о себе, даже если это не их право.

— Да, я тоже так думала… Пока она не позвонила ему на автоответчик, в то время как я была в его квартире. Он был в другой комнате, но я услышала, как включилась голосовая почта.

Её брови поднимаются.

— Она назвала его деткой.

Её брови поднимаются ещё выше.

— И она назвала себя его невестой.

— Что?! — Шелби взрывается.

— Видишь! Он крысиный ублюдок.

— Больше похоже на верховного канцлера Крысиных Ублюдков.

— Точно, — бормочу я, радуясь, что она, наконец, разделяет моё мнение.

С минуту она молчит, что для неё нехарактерно, но потом вдруг бормочет мягким голосом, совершенно не похожим на её обычный оглушительный тон:

— Прости, Джем.

— За что?

— Я вижу, как сильно он тебе нравился.

Я вздыхаю, но не отрицаю этого.

Я не могу.

Потому что она права.

* * *

Мой день быстро меняется от плохого к худшему.

Около шести я еду по Красной линии от дома Шелби в Сомервилле до своей квартиры, только чтобы найти около десяти миллионов репортеров (ладно, может быть, я немного преувеличиваю) перед моим домом.

Я сворачиваю на три квартала в сторону, огибаю задний двор и начинаю выбирать путь через заваленный мусором переулок к заднему входу… только для того, чтобы обнаружить там ещё пять миллионов (возможно, снова преувеличиваю) репортёров, которые, наконец, уловили мои хитрые способы и находятся там с камерами наготове, поджидая меня.

Поднимается крик, когда они замечают меня, вспышки фотоаппаратов щёлкают так ярко, что мои роговицы уже никогда не будут прежними. Толпа бросается вперёд, все кричат одновременно, их голоса сливаются в какофонию, которая обрушивается на меня сплошной волной звука. Омывает меня. Тащит меня под воду. Топит меня.

И это раздражает. Очень раздражает.

Дело в том, что я взрослая.

Я сама плачу налоги (вызывающие головную боль), я вовремя оплачиваю (большую часть) своих счетов, я могу отличить Мерло от Каберне Совиньон (навык, который ускользнул от Джеммы в начале 20-х годов, которая пила вино только из коробки), и я даже наблюдала за Биглоу, котом миссис Хендриксон, в течение недели, когда она уехала навестить своих внуков в Феникс (и он не умер).

Суть в том, что я взрослая.

Я способна справиться со многим.

Но я не могу справиться с этим.

Поток вопросов. Натиск вспышек камер, щёлк-щёлк-щёлк, увековечивая каждое из моих панических выражений на цифровом чипе памяти на всю оставшуюся вечность.

Джемма!

Посмотри сюда!

Джемма!

Улыбнись нам, любовь моя!

— Без комментариев! — я повторяю это снова и снова в тщетной надежде, что они мне поверят.

Джемма!

Чейз — твой парень?

Вы спите с ним?

— Оставь меня в покое! Мне нечего вам сказать! — я кричу, мой голос срывается, руки рвут и царапают, как дикое существо, пока я пытаюсь протолкнуться вперёд, пытаюсь добраться до своей двери. Если я только смогу попасть внутрь, просто уйти прочь…

Камера тычется мне в лицо, её затвор щёлкает раньше, чем я успеваю вскинуть руки, чтобы закрыть лицо.

— Пожалуйста, — мой голос дрожит от паники. С отчаянием. — Я просто хочу домой.

Я снова пытаюсь протолкнуться, но это бесполезно.

Рой слишком плотный. Их так много, они толпятся со всех сторон, я не могу пошевелиться, не могу дышать, ничего не могу сделать, только обхватить руками голову и закрыть глаза, как будто это может заставить их исчезнуть.

Этого нет.

Джемма! Сюда! Джемма!

Расскажи нам о Чейзе!

У тебя есть комментарий по поводу поцелуя?

Вы встречаетесь?

Посмотри сюда, Джемма!

Джемма! Джемма! Джемма!

Джемма Джемма Джемма Джемма Джемма.

Их голоса звучат статично в ушах, внезапно отдаляясь, как будто меня действительно утащили под воду. Между нами есть барьер, барьер, созданный из страха и поражения, и я чувствую, как дыхание становится неровным в горле, когда я борюсь за воздух. Я задыхаюсь от собственного отчаянного желания убежать, от неспособности уйти, и всё исчезает из фокуса, когда я медленно съёживаюсь на грязном тротуаре.

Джемма Саммерс, поставленная на колени кровопийцами.

Побеждённая.

Насколько это жалко?

Внезапно я замечаю разрыв в сокрушительной стене шума, новый голос, сильный и устойчивый, прорывающийся сквозь шум вопросов.

Я не поднимаю глаз, даже когда чья-то рука сжимает мой бицепс в тёплой, успокаивающей хватке. Только когда я слышу знакомый голос у своего уха, мои глаза открываются и фокусируются на мужчине, смотрящем на меня сверху вниз.

Пристальный карий взгляд. Волосы цвета соли с перцем.

Эван.

— Всё в порядке, мисс Саммерс. Я держу вас, — говорит он, и в его голосе столько убеждённости, что я ему верю.

Без возражений я позволяю ему поднять меня на ноги.

— Держитесь поближе ко мне.

Я не спрашиваю его, я просто прижимаюсь лбом к его лопаткам и следую за ним, когда он пробирается сквозь толпу. Как только мы начинаем двигаться, другой мужчина приближается ко мне сзади, одетый в сплошное чёрное, от кожаной куртки до крутых мотоциклетных ботинок, и я каким-то инстинктивным образом понимаю, что он здесь, как и Эван, чтобы защитить меня.

Репортёры отступают, мы продвигаемся вперёд, и менее чем через минуту я поднимаюсь по трём каменным ступеням и стою у дверей, всё ещё окруженная с обеих сторон возвышающимися мужчинами.

— Пароль, мисс, — подсказывает Эван добрым голосом.

Дрожащей рукой я протягиваю руку и набираю код здания. Раздаётся короткое механическое жужжание, лучший звук, который я когда-либо слышала в своей жизни, а затем вход широко распахивается, и я оказываюсь внутри, крики репортёров обрываются, как только металлическая дверь возвращается в свою раму.

Дыхание, которое я задерживала слишком долго, вырывается из моих лёгких с единым облегченным свистом. Я поворачиваюсь и прислоняюсь спиной к стене, закрыв глаза, просто наслаждаясь тишиной в течение долгого времени, пока паника в моём организме медленно