Дэлл молчал. Больше не пытался вразумлять, останавливать или препятствовать. Сделался холодным, замкнутым рабом, исполняющим приказ. Все закончилось тем, с чего начиналось.

Пусть так…

Через долгих тридцать минут напряженного молчания мощные фары высветили бетонную стену, за которой притаилась лестница, ведущая в полуподвал. Бросив «жди здесь» и не глядя на водителя, я вышла из машины. Вышла и почти сразу же продрогла. Ночь выдалась не по-осеннему холодной. Тихо хрустнула под каблуком галька, сверкнул в отдалении осколок стекла, валяющийся в пыли.

Так, ключи, дверь, замок, теперь закрыть… шкаф, завернутый в одежду нож… Вот он. Какое-то время я смотрела на зажатый в руке предмет, словно в трансе. Широкое лезвие, порезавшее палец той ночью в кювете.

Зачем я нашла тебя? Зачем?

Но… не время для мыслей. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я зашагала к двери.

Он не стал ждать внутри, курил возле машины, присев на капот. На мое приближение отреагировал хмурым, почти волчьим взглядом, словно приготовился к чему-то плохому.

Не стоит, это не больно. Ты вообще по сценарию прыгать должен. От радости…

— Все, Дэлл. Попрощаемся.

Не стала ходить вокруг да около, незачем. Изо рта вырывались облачка пара, руки тряслись от холода.

Мужчина напротив меня застыл, замер, и выражение его лица не сулило ничего хорошего. Вот только мне было не до слов.

— Молчи. Не хочу долгих прощаний и красивой лжи напоследок, — какое-то время я смотрела на тлеющий кончик его сигареты, чувствуя приближение конца. Поезд давно сошел с горы и теперь в замедленном действии приближался ко дну оврага. Глубоко вдохнула обжегший холодом воздух. Кое-как заставила себя продолжить. — Сейчас ты возьмешь нож и уедешь. Как там, ты говорил, должны звучать слова?

Его руки тоже дрожат, или кажется? Я грустно усмехнулась.

— Я отдаю его тебе по доброй воле, без принуждения. Все, ты больше не раб, ты свободен.

Да будет так во веки вечные, аминь, — всплыла из подсознания давно забытая фраза, смысл которой остался неясен.

Аккуратно разжала его пальцы и вложила в них рукоять. Принудительно сомкнула и чуть задержалась, убирая руку, позволила себе напоследок ощутить тепло его кожи. Те самые пальцы, что когда-то показывали мне, как мастерить бомбы…

Снова режешь хвост собаке по чуть-чуть.

— Мне было хорошо. Надеюсь, тебе тоже. Хоть иногда.

Дэлл медленно опустил голову и закрыл глаза, потер лоб, словно его накрыл приступ боли. Затем поднял лицо и посмотрел в сторону. Затянулся так глубоко, что истлело сразу полсигареты. А затем взглянул на меня.

И было в этом взгляде все: и горечь, и немой упрек (за что?), и нежность, и покрытая привкусом горечи благодарность. И отражение тихого прости, и миллионы вариантов, которые могли бы случиться, но не случились, потому что для того, чтобы идти по одной дороге, люди должны держаться за руки. А мы все боялись… боялись сблизиться слишком сильно.

Зря боялись.

А теперь поздно.

Меня колотило.

— Езжай. Пусть у тебя все получится.

Он вздрогнул, разомкнул губы, и я моментально испугалась всего, что они могут исторгнуть. Прижала к ним палец и покачала головой, стараясь сдержать слезы. Улыбнулась. Пусть он видит мою любовь сейчас, когда ее так много, когда она льется через край, несмотря на боль.

— Молчи, милый. Не надо… — долго смотрела в подернутые дымкой отчаяния глаза. — Слишком быстро, да? Пусть так… Пусть лучше так. У меня все будет хорошо, ты не переживай. Я сменю работу, я обещала. А ты пообещай, что будешь счастлив, ладно? Кивни… Кивни!

Его лицо застыло, словно каменное. Голова не двигалась, лишь притаился во взгляде глубокий упрек, настолько тяжелый и болезненный, что хотелось за что-то просить прощения. Не важно, за что, лишь бы унять чувство раскаяния за все гипотетические ошибки прошлого и будущего.

— Кивни! — выкрикнула я хрипло, забыв о том, что на дворе глубокая ночь, и о том, что нож уже отдан, а, значит, я не вправе приказывать.

И все же он кивнул. Медленно. И очень неохотно.

— Хорошо… — прошептала и отступила на шаг. — Все, а теперь уезжай.

И развернулась, чтобы не видеть, как хлопнет дверца, как лягут на руль ладони, как Неофар навсегда покинет застывший в проклятой ночи двор.

* * *

Он остановил машину у перекрестка и какое-то время просто сидел, глядя на мигающий желтым светофор.

Равномерные вспыхивания и угасания. Пульс прекратившего биться сердца. Безмолвно застыл на пассажирском сиденье, прижавшись к спинке, тяжелый военный нож. Вспыхивали, отражая бледно-желтый пульс, цифры — телефонный номер над поверхностью. Никто по нему более не позвонит…

Притих на углу магазинчик. Над светящимися дверьми застыла вывеска «Островок».

Дэлл посмотрел на нее и не удержался — со всей силы ударил по рулю. Жалобно вскрикнул клаксон, встрепенулись спавшие на крыше голуби, заметались над проводами и антеннами. Отклонился, чтобы посмотреть в окно заспанный продавец.

Мужчина в машине сжал зубы так, что заныли челюсти. Обхватил кожу руля пальцами, сдавил, смял, будто пытаясь раскрошить, затем застонал, позволяя чувствам выйти наружу, затем медленно заставил себя расслабиться. Выдохнул, закрыл глаза. Так же медленно, как успокаивался в груди пульс, исчезали с лица эмоции.

Секунда… Две… Три…

Ровная гладь сделавшегося непроницаемым взгляда, разгладившийся лоб, жесткая линия губ и выражение, которое нельзя прочитать.

Взвизгнули, словно ошпаренные, по асфальту шины.

Неофар, оставив после себя отпечатки протекторов на дороге и неуловимый запах бензина, растворился в предрассветных сумерках Солара.

Синий пикап миновал крайний подъезд и затормозил напротив невысокого бетонного парапета. Водитель — крупный бородатый мужчина — повернулся к пассажиру, чей высокий чистый лоб пересекла тонкая морщина. Саймон шумно втянул воздух, чихнул от скопившейся в кабине пыли и поморщился. Он мог бы отправить грузчика за вещами одного и не присутствовать лично, но по какой-то причине все же решил поехать.

— Здесь? — Бородач с интересом посмотрел на дом. Не часто его работодатель посещал трущобы подобные этой.

Послеполуденное солнце дробилось в пыльных окнах и приоткрытых форточках.

— Да. Пойдем со мной, нужно погрузить сумки.

Синхронно хлопнули дверцы; блеснули декоративные пряжки, когда молодой дизайнер стряхнул невидимые пылинки с рукава модной куртки.

На стук открыли сразу же — наверное, ждали.

Рыжие волосы, усталое лицо, темные круги под глазами.