С сожалением, но с уверенностью, что так будет лучше для нас, я прекращаю писать вам. Я не хочу вносить сумятицу в чувства. Для этого вы мне стали теперь слишком дороги. Вы достойны того, чтобы безраздельно владеть сердцем мужчины. Мне же невозможно встретиться с вами и не вспомнить при этом дорогого мне человека, я буду виноват перед вами обеими.

Как бы тяжело мне это ни было, я должен прекратить нашу переписку. Скоро я на несколько лет уеду за границу. Я давно ждал возможности изменить свою жизнь и, если это возможно, дать себе еще один шанс.

Прежде чем покинуть вас, я хотел бы снова извиниться за эту необходимую анонимность, за символический адрес и, главное, снова сказать вам, насколько радует меня эта новая жизнь в вас. Я уверен, вы будете и дальше дарить людям надежду. В этом ваша миссия.

Я счастлив, что внес в нее свой вклад.

Я никогда не говорил «прощайте», это слово мне неизвестно, и я просто целую вас на прощание.

X

Я складываю письмо, борясь с сильным волнением, я узнаю его уникальный стиль. В моей улыбчивой броне есть тайная трещина, которую, покидая меня, мужчины каждый раз углубляли. Невыносимое чувство одиночества. Быть брошенной, забытой, одинокой, с этой гулкой пустотой в теле, с зияющим, невостребованным сердцем. Сегодня я чувствую одиночество, сознавая, что у этого чувства нет основания, оно беспочвенно, глупо.

Я втайне надеялась, что возникнет какая-то форма связи с этим незнакомцем, безотчетно я ждала этого письма, подстерегала его в своем одиночестве, я дотронулась до ожерелья, чтобы получить его. Лили права с самого начала, но я отказывалась признать, что хочу встретить этого человека. Мне нравятся его стильные, необыкновенные письма, их романтическая фантазия, их доброжелательность.

Я никому не скажу о последнем письме. Я не перечитываю его, прячу в конверт навсегда, повторяя как мантру: «Он прав, он прав», – и возвращаюсь домой.

Вечером, прежде чем лечь возле дочки, я с удивлением обнаруживаю, что думаю о Стивене, пока на экране бегут титры телефильма «Побег». Начинается та мирная стадия, когда воспоминание почти не причиняет боли. Я вспоминаю нашу первую встречу у него в кабинете. Я слышу, как он говорит мне, с ласковым воодушевлением, тоном то ли поклонника, то ли врача. Что же он такого сказал, что вспомнился мне именно сегодня?

«Здесь вам была проведена пересадка, как, впрочем, и забор трансплантата…» Перед тем как заснуть, я вспомнила эту фразу, на которую тогда не обратила внимания. Это не было записано в моем медицинском досье, но Стивен говорил уверенно, потому что он участвовал в заборе моего трансплантата. И если он провел умственную параллель между этой операцией и моей пересадкой, значит у него была уверенность, что этот трансплантат предназначался мне.

Я представляю себе, как в одной и той же больнице, в нескольких метрах от операционного блока, где все готовится к операции, отвечая на вопросы хирургов о совместимости наших сердец, возможно встретившись с ними, он наверняка знал о том, кто именно был моим донором.

Марианна попросила меня прийти к ней в Люксембургский сад на символический запуск розовых воздушных шариков ассоциации «Подари жизнь». Будут присутствовать госпожа министр, пресса и несколько человек, перенесших трансплантацию сердца.

Я прихожу, как всегда, вовремя. Пунктуальность – часть моего воспитания. Марианна тепло встречает меня, она немного волнуется, вот-вот приедет министр. Протокол должен соблюдаться неукоснительно. Госпожа министр должна появиться последней, чтобы не ждать. Мэр округа уже прибыл. К небольшому скоплению людей прибавляются немногочисленные полицейские в штатском. Я удивляюсь, как мало пока что собралось народу. Подхожу к молодой женщине, которая своим видом сразу же вызывает у меня симпатию. Рядом с ней – нетерпеливый малыш, который пытается завязать вокруг своего запястья все веревочки от своих шариков разом. Гелий легонько тянет вверх его руку. Я узнаю, что мальчику восемь лет. – Это мой сын, – гордо сообщает мне женщина. – Год назад ему сделали операцию по пересадке сердца.

Некоторое время я молча наблюдаю и думаю о том, сколько всего вынес этот ребенок. Мать говорит, что восстановление прошло довольно быстро, он не испытывал болей. Единственное мрачное воспоминание – это лекарства против отторжения тканей и серьезные почечные осложнения, которые со временем могли бы привести к отказу почек и вынудить его жить на постоянном диализе. Я улыбаюсь мальчугану. Оказывается, в моем сознании пересадки органов были уделом только изношенных органов взрослых больных. А ведь Марианна рассказывала мне о врожденных сердечных аномалиях у детей. Но эта реальность совершенно стерлась из моего мозга. Я присаживаюсь на корточки вровень с мальчиком: какая у него потрясающе открытая улыбка. Он счастлив – стоять вот так в теплом воздухе начинающегося лета, одну руку гелий тянет вверх, другая – цепляется за мать.

– Я – Шарлотта, а ты?

– Матье.

– Классные у тебя шарики, хочешь еще?

– Хочу, только придется держать меня, чтоб я не улетел.

– Честно, буду держать.

Потом я расстегиваю одну пуговицу своей блузки и показываю Матье то общее, что у нас есть, – тонкий шрам, как застежка-молния на сердце, – и спрашиваю:

– Знаешь, что это такое?

– Шрам – такой же, как у меня.

– Да. Это знак воинов.

– А когда будем отпускать шарики?

– Мы ждем, пока появится очень важная тетя, она будет приветствовать воинов, – тетя из правительства!

Я целую мальчика в лоб, секунду задерживаюсь губами, закрыв глаза. Хотела бы я принести ему счастье.

Я вскакиваю на ноги. Иду за шариками. Я тоже хочу шариков! Много! Хочу целый букет розовых шариков, чтобы стать легче, чтобы взлететь над Парижем в этом светозарном небе, как Мэри Поппинс, – вместе с Матье.

– Шарлотта?!

Меня окликает Марианна.

Собираются журналисты – не много и без особого энтузиазма.

Появляется Розелин Башло. Она возникает передо мной – такая, какой я себе ее представляла, с искренней и бодрой улыбкой, веселая и решительная. Марианна представляет меня как крестную праздника и человека, перенесшего трансплантацию сердца. Госпожа министр прерывает ее:

– Да, конечно, счастлива познакомиться с вами, мадемуазель, я прекрасно знаю вашу историю… Трансплантация плюс выигранная битва с ВИЧ-инфекцией… Какое мужество! Как приятно, что вы так активно участвуете в этом деле. У вас прекрасный здоровый вид.

Марианна уточняет внимательно и сочувственно слушающей госпоже Башло, что я единственная во Франции ВИЧ-инфицированная, перенесшая пересадку сердца. Это правда, несколько лет назад нас было трое, у одного пациента случилось отторжение, другой покончил жизнь самоубийством. Мне не хочется быть экспонатом кунсткамеры, и я поспешно переадресую вопрос госпоже министру.

– Да, у меня все прекрасно, а у вас?