— Ну, это меняет дело. Тогда две тысячи тинов, — нагло заявил граф.

— Имма, в доме есть балконы. Ты же любишь балконы? — хитро посмотрела на меня Элли.

— Очень люблю. Две тысячи и один тин. Такова моя цена за дом с садом и балконами. Птиц и рыб может забрать граф.

— И где я их буду держать без дома и сада? — возмутился он. — Раз мне надо где-то размещать живность, я этот дом покупаю за три тысячи тинов.

— Там есть фонарики, Имма. Они очень красиво светят в темноте, — соблазняла меня Элли.

— Хорошо, фонарики стоят еще пять тинов. Три тысячи и пять тинов. Моя последняя цена.

— Пап, в доме есть большой кабинет! Ты же любишь сидеть в кабинете?

Я не сдержалась, рассмеялась. Вот же ж хитрюшка.

— Элли, ты прирожденный продавец! — восхитилась я.

— Кабинет я люблю, но мне достаточно одного, своего.

— Тогда… тогда… пап, там есть комната, в которой много сладостей, — выпалила Элли, соблазняя в меру своих желаний.

— О, ну тогда, простите, Имма, за такую комнату я готов выложить целых сто тысяч тинов.

Глаза Элли восхищенно округлились.

— Ну а я уж тогда и миллиона не пожалею, — сказала я. Гулять так гулять.

Граф поднял руки, показывая, что сдается.

— Миллион тинов — раз! Миллион тинов — два! Миллион тинов — три! Мэлл Имма, вы победили. Дом ваш.

— Ура! — обрадовалась я. — Здорово. Я вас всех приглашаю к себе домой, в ту самую комнату для сладкоежек, мне не жалко.

— А как мы в нее попадем? — спросил граф.

— Элли нам нарисует этот дом, сад, птичек, пруд с рыбками и комнату со сладостями. Да, Элли? — обратилась я к девочке.

— А что там рисовать? Вы и сами все видите, — обвела она вокруг руками. — Папочка, я продала наш дом!

Наступила долгая немая пауза. А потом я, в который раз за это утро, расхохоталась. Граф обиженно, с упреком посмотрел на меня, театрально вздохнул и уточнил:

— Элли, а мы можем повторить торги?

— Нет, пап. Что продано, то продано, — развела малышка руками.

— В любом случае у меня нет такой суммы, так что сделка аннулируется, спите спокойно, граф. А где все-таки комната для сладкоежек?

— Это же кухня, мэлл Имма! — укоризненно посмотрела на меня Элли. — Там всегда полно сладостей.

— А-а-а… — протянула я.

— Знаешь, дочка, ты все-таки в следующий раз продавай что-то чужое, чтобы не жалко было, — посоветовал граф, который никак не мог прийти в себя от коварства дочери.

Мы с Элли захихикали в ладошку. Наше веселье прервало появление Памелы. Она прибежала, стала обниматься с отцом и сестрой, плюхнулась к ней в «гнездо» и раздавила яйца.

Начался ор, плач, разборки.

— Ты убила моих птенцов! — обвиняла Элли Памелу со слезами на глазах.

— Элли, ты бы их все равно не высидела, — укорил ее отец.

— Так, Пэм уже дома, значит, время обеда и приема лекарств, — хлопнула я в ладоши, прекращая этот гам.

Отец схватил все еще возмущающуюся проступком сестры и несправедливостью черствых взрослых Элли и понес в дом. А я утешала Пэм, которая пострадала ни за что ни про что, объясняя ей про игру в птицу и стряхивая прилипшую скорлупу с платья.

Вечером мы в волнении ждали ужина с друзьями Камиллы. Ну, то есть граф волновался, а я переживала за его реакцию и уговаривала, прежде чем что-то сделать и сказать, набрать в рот воды и сосчитать до ста.

— Этот ужин служит тому, чтобы с Камиллой сблизиться, а не отдалиться еще больше, — напомнила я ему.

Он бросал на меня недовольные взгляды. Как и все властные мужчины, граф не любил, когда его отчитывали, делали замечания или учили.

С капризничающей Элли, которая возмущалась тем, что столь важное событие произойдет без ее участия, остались Гаврилитта с Зоршуллой, так как Женуария и Ливия были заняты одна ужином, другая сервировкой.

— Это же только первая встреча. Потом друзья Камиллы будут постоянно к нам приходить, — успокоила я девочку.

— Это Дейв, это Альберто, — представила Камилла своих сокурсников, когда они появились в доме.

— Это папа, это моя сестра Памела, — представила мальчикам Камилла своих родных, а поскольку я маячила рядом, небрежно и нехотя процедила: — А это наша гувернантка.

Дейв быстро всех поприветствовал, пока Альберто рассыпался в любезностях:

— Мэллорд граф, позвольте выразить восхищение вашими научными разработками. Моя мама обожает грелкоплед и грелкообувь. А сам я пользуюсь вашей рисовальной доской и не могу нарадоваться. Я прослушал все ваши лекции в академии… — заливался соловьем Альберто.

А я покосилась на графа. Это он изобрел грелкоплед и грелкообувь, которую в народе прозвали грелкотапками? Благодаря техномагии обычный плед, стоило его включить, моментально нагревался и дарил тепло сразу, как только в него закутаешься. Грелкотапки представляли собой огромный сапог, в который можно было поместить обе ноги, и там внутри также циркулировало тепло, моментально согревающее озябшие конечности. Для многих стариков они стали натуральным спасением, поскольку могли прогревать ноги столько времени, сколько необходимо. А не надо было менять, к примеру, остывшую горячую воду в тазу, что обычно использовалась для этих целей.

Это не так давно появившееся новшество уже приобрело популярность в огромных масштабах. Даже я купила себе грелкоплед для холодных летних и осенних вечеров, когда еще нет смысла возиться с отоплением, но уже становится зябко без движения. И грелкотапки — греться, когда в начале осени зарядят дожди. Здесь, на западе, они были особенно затяжными. После того как вымокнешь, как приятно засунуть ноги в пушистый и теплый сапожок, окутаться грелкопледом и моментально согреться.

Те изобретения, которые делали быт людей приятней и лучше, в моих глазах простого обывателя, лишенного магии, были куда ценнее, чем многие великие изыскания, которыми занимался тот же профессор Бэконатти.

— Спасибо, — нашел в себе силы вежливо ответить граф. — Рисовальную доску я в свое время придумал для Камиллы. Жаль, что она перестала рисовать.

— Камилла рисует? — восхищенно воскликнул Альберто и обернулся к сконфузившейся от замечания отца девушке: — Камил! Почему ты не говорила об этом?!

— А ты не замечал смешные рожицы на полях ее конспектов? — ехидно заметил Дейв и лукаво сверкнул глазами.

Камилла вспыхнула и недовольно посмотрела на Дейва. Повернулась к Альберто:

— Я рисую… иногда… Может, уже пойдем к столу?

— Да, конечно. Вот, Камилла, это тебе. — Альберто протянул ей один из двух букетов, которые держал в руках, — шикарный, в котором не сосчитать цветов. Второй, поменьше и попроще, он протянул Памеле: — Это вам, юная мэлл.