– Если коротко, то где-то сидит «крот».

– Это я и сам понял, – махнул рукой Ян. – Вот где он сидит, и на каком этапе от нас такую важную информацию закрыли? Как думаете?

– Да нечего особо думать. Девушка сама сказала – дело у милиции, не церемонясь, забрали «соседи». До нас информация не дошла, а договоренность со «Спецотделом» еще никто не отменял, если я не ошибаюсь. Однако, мне никто о таком аспекте этой серии, как расчлененка, не говорил. Даже не намекнули, сукины дети!

– Русеете, Олаф, русеете, – с удовлетворением отметил Вяземский. – Ишь, как кроете.

– А-а-а! Тут поработаешь, начнешь хлестать водку и мечтать о возрождении Российской Империи почище самих русских!

– Так начинайте прямо сейчас! – рассмеялся Ян, и тут же посерьезнел: – Ладно, разрядились, теперь работаем. Я рассуждаю, если вы где-то видите нестыковку, поправляете. Идет?

– Идет, поехали, – кивнул Олаф.

– Начинаем плясать от убийства Мартынюка. Первые преступления произошли незадолго до его гибели, но он о них в донесениях не сообщал. Значит, или подробности и ему были неизвестны, или он только начал заниматься серией, и просто не успел отметить их в сводке.

Далее – убийства носят явно ритуальный характер. Татьяна точно запомнила слова оперуполномоченного о том, что расчленение делалось не в приступе ярости, а так, словно убийца старался добиться какой-то цели.

– Возможно, конечно. Но, почему это не может быть обыкновенный сумасшедший, свихнувшийся на сатанизме? – Олаф взял на себя роль «адвоката дьявола» и выискивал слабые моменты в построениях шефа.

– Возможно и такое. Но теперь давайте сопоставим это со временем появления здесь Мануэля Лесто, попыткой прощупать Татьяну Бересневу, и гибелью капитана Нифонтова, занимавшегося убийствами, и Станислава Загорулько, пытавшегося накопать информацию на Лесто.

Дойдя до книжных полок, Вяземский провел пальцем по корешкам, и развернулся:

– Теперь приплюсовываем к этому странное молчание «Спецотдела», который всегда сохранял в отношении Ордена благожелательный нейтралитет, а то и выступал союзником, и получаем следующие малоутешительные выводы…

Прервавшись, он сделал глоток кофе, и продолжил:

– В «Спецотделе» сидит крот. И, скорее всего, не один. И не «крот» даже, а несколько продажных мерзавцев, которым хорошо заплатил Лесто или его хозяева. Это вывод номер раз.

– А номер два? – спросил Олаф.

– А номер два со всей очевидностью вытекает из предыдущего. Готовится что-то крупное. И осуществиться это должно в ближайшие дни. Уж больно «горячая» информация об убийствах, такую долго не удержишь, проще слить дозировано. Раз они пошли на такую тотальную молчанку, значит, им надо выиграть буквально три-четыре дня, максимум, неделю, а дальше информация потеряет актуальность, или сама ситуация кардинально изменится.

– И вы не боитесь улетать в такое время?

– Боюсь. Очень боюсь, Олаф, – серьезно проговорил Вяземский, глядя на норвежца. – Но ситуация такова, что надо встретится с Кёлером. Причем, лично. В данном случае, я опасаюсь задействовать традиционные каналы связи, а выходить через тонкие слои – слишком опасно. Сами знаете, насколько быстро это отследят в Приграничье. Только внимание к себе привлечем. Но, ситуация, сложившаяся со «Спецотделом» вызывает у меня глубокую тревогу, поэтому я хочу получить от Кёлера полную картину активности. А самое главное – если «Спецотдел» действительно играет против нас, то задействовать обычные каналы – полное безумие. А уж если придется вступать с ними в прямое столкновение, то я должен точно знать, до каких пределов могу дойти. Как-никак, а мы рискуем схлестнуться с государственной спецслужбой. К тому же, хочу, чтобы Кёлер взглянул на Бересневу. Мне кажется, что у нее есть потенциал.

– Даже так… – повторил Олаф фразу, с которой начался разговор.

– Именно – кивнул в ответ Вяземский и сменил тему, – так что скажете по поводу моих построений?

– На сто процентов совпадают с моими, шеф. Но на один вопрос мы так и не ответили.

– Что именно затевается?

– Точно.

– А вот это вы и постараетесь выяснить, пока я буду гулять по Берлину, – улыбнувшись, обрадовал Олафа Вяземский.

Предложение Вяземского, его доброжелательный мощный напор, настолько ошеломили Татьяну, что она полностью упаковала сумку, собрала необходимые документы, убрала квартиру и покормила Мурча за два с половиной часа.

После чего села на кровать, и поняла, что делать больше нечего.

Ах, да, позвонить маме.

Не сообщая ненужных подробностей, она сообщила, что улетает на пару дней, благодаря знакомой из турагентства. Знакомая такая у Тани действительно была, но номер ее телефона Татьянина мама не знала, так что проверить информацию не могла… В результате, обрадованная Светлана Игоревна закончила разговор, уверенная, что любимой дочке наконец-то удастся отдохнуть и отвлечься после аварии.

Минут сорок Таня неприкаянно бродила по квартире, понимая, что делать ничего не может, разговаривать ни с кем не хочет, а уходить куда-то из дома попросту страшно.

В конце концов она со вздохом села за рабочий стол и включила ноутбук. Если уж убивать время, то с пользой. Вяземский просил собрать информацию, которая могла бы объяснить, что ищет Лесто среди московской эзотерической публики.

Все, что говорил ей Ян, она помнила, но происходящая вокруг чертовщина до сих пор не укладывалась в голове.

Спецслужбы, шаманы, зомби с обрезками труб, несчастный случай, явно отдающий убийством. Дикая эта авария, после которой впору бежать в церковь и свечки ставить.

Не бывает такого в двадцать первом веке.

В этот момент она неловко повернулась, и плечо протестующее заныло.

А ты говоришь, не бывает! – сказала она самой себе, и решительно выбросила из головы мысли о том, что может быть, а чего нет.

Однако, подумала она, шевеля пальцами над клавиатурой, – что именно искать? Какие отправные точки? Из чего исходим?

Вяземский говорил что-то о Темном Знании. Причем, произносил название именно так – с заглавных букв.

Следовательно, надо как можно больше узнать о всяческой нечисти.

И она набрала запрос.

С раннего детства у нее проявилась одна особенность, позволившая Татьяне стать очень неплохим журналистом, но сделавшая ее абсолютно непригодной для монотонной офисной работы – увлеченность.

Если дело ее интересовало, она уходила в него с головой, и напрочь забывала об окружающем мире. Вывести ее из этого состояния могли только внешние обстоятельства. Например, как сейчас, разразившийся музыкой коммуникатор.

Вздрогнув, Таня схватила аппарат.

Звонил Вяземский.

– Таня, здравствуйте. Я заеду за вами завтра в шесть. Вылетаем в восемь утра, но все вопросы уже решены, так что, мы можем особо не спешить.