Крытый продуктовый рынок, впросторечии «оптовка» не работал, и Таня не стала торчать возле дверей, решив, что лучше потихоньку пройтись до ступенек, ведущих к открытой платформе станции метро «Измайловская».

Откуда возник Паша Нижегородцев, она не поняла. Крепко взяв ее за локоть, потащил вперед, шепнув:

– Не дергайся. Все в порядке.

Она простонала:

– Идиот, я ж чуть не померла. Что б ты с трупом то делал?

– Да ладно, померла. Раз язвишь, значит все в порядке, – напряженно отшутился опер.

Приложив прямоугольник проездного к кругляшу турникета, он толкнул Таню вперед и прошел следом.

– Ты что за конспирацию устраиваешь, а, Паш? Что стряслось то? – набросилась она с вопросами, едва они оказались на платформе.

Паша встал так, чтобы видеть всех, кто мог к ним подойти, и махнул рукой:

– Таня, заканчивай рыпаться. Я тебе ничего не говорил, ты ничего не знаешь.

– Паша, ты о чем?! Ты понимаешь, что уже два человека, которые были моими друзьями, погибли? А один из них был и твоим другом, кстати!

Нижегородцев моментально оказался рядом, притиснул ее к колонне, и прошипел, глядя в лицо бешеными, белыми от страха, глазами:

– Жить хочешь, дура? Тогда забудь все. У меня дети и жена, поняла? И я ничего не знаю. Загорулько этот из окна выпал. Сам выпал, ясно? И если тебя будут спрашивать – ты ни хрена не знаешь. Просто выпытывала жареное, чтобы бабла срубить.

Таня отчаянно уперлась Паше ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть, отодвинуть этого страшного чужого человека, который делает ей больно, но он лишь встряхнул ее так, что лязгнули зубы, и заорал страшным шепотом:

– Поняла?!

Таня кивнула.

Нижегородцев сразу успокоился, отпустил ее и сказал совершенно спокойно:

– Ну и отлично. Ты пойми, я тебе добра хочу. Ты сейчас для них – мелкая сошка, интереса к тебе никакого. А если поймут, что ты можешь помехой стать – прихлопнут. На всякий случай прихлопнут.

– Я понимаю, Паш. Правда, понимаю, – сказала она, не поднимая головы. Очень не хотелось встречаться с ним взглядом.

– Тогда я пойду, Танюш.

– Иди, конечно, Паш.

Уже в спину спросила:

– Скажи только, дело тоже «соседи» забрали?

Нижегородцев на мгновение сбился с шага, не поворачиваясь, коротко кивнул, и взбежал по лестнице к выходу из метро.

Таня бессильно опустилась на скамейку.

Мимо грохотали один за другим, полупустые поезда подземки, высаживая редких похмельных пассажиров.

Прошло всего несколько минут, и она оказалась в полном одиночестве. И круг пустоты разрастался.

Два человека, которым она верила, на которых рассчитывала, мертвы, а третий только что ушел. Ушел, скорее всего, навсегда, и она не имеет никакого права его осуждать.

Она чувствовала себя обманутой, как в детстве, когда ей говорили, что укол – это совсем не больно, что микстура совсем не горькая, что дедушка просто уехал…

Но в детстве всегда можно было уткнуться в маму и выреветься.

Сейчас она не могла позволить себе даже намекнуть ей о том, что происходит.

Достав из кармана коммуникатор, Таня нашла в списке звонков нужную строчку и нажала клавишу вызова.

– Ян, это вы?

Она поняла, что шмыгает носом, стараясь не расплакаться.

– Приезжайте, пожалуйста…

Вяземский обещал подъехать в течение получаса. Все это время Таня бродила, как он велел, по медленно оживающей улице, заходила в магазины, стояла возле метро, делая вид, что кого-то ждет, толкалась возле витрин салонов сотовой связи – лишь бы все время быть среди людей.

Ровно через тридцать минут, когда она, стоя у палатки, торговавшей журналами и книгами о поисках инопланетных цивилизаций, искоса оглядывала спешащих мимо людей, сзади раздался спокойный негромкий голос:

– Здравствуйте, Таня.

От облегчения чуть не подкосились ноги. Он приехал. Обещал – и приехал.

Порывисто обернувшись, она с трудом удержалась от того, чтобы не повиснуть у Яна на шее.

– Господи, спасибо вам огромное, Ян. Мне страшно. Ужасно страшно.

Он осторожно обнял Таню за плечи, и она невольно вскрикнула – пострадавшая в аварии рука все еще основательно побаливала.

– Да что с вами такое, Таня?

– Я все расскажу. Обязательно, – глубоко вдохнув, она попыталась успокоиться. – Просто, понимаете, со мной столько всего случилось разом…

Она почувствовала, как начинает мелко дрожать нижняя губа. Вот это совсем никуда не годилось. Такого с ней не случалось много лет, не хватало удариться в истерику сейчас.

С ужасом она представила, как смотрится рядом с невыносимо элегантным даже в обыкновенных классических джинсах и неброской ветровке, Вяземским.

Глаза красные, на лице – полное отсутствие макияжа, прическа – прическа отсутствует, как факт. Ой, стыдобища-а…

Ян понял, что пора брать ситуацию в свои руки:

– Здесь есть тихое место, где мы могли бы посидеть и спокойно поговорить?

– Да. Неподалеку. Японский ресторанчик.

– Даже япо-онский! – иронически протянул Вяземский, – Ну, тогда ведите.

Ресторанчик располагался в подвале строения, основную площадь которого занимала табачная лавка, магазин «Сумки», и трактир с заковыристым названием «ШтiрлицЪ».

Спустившись по ступенькам, они оказались во владениях гостеприимной дамы в кимоно и с сочным малороссийским говорком. Она деловито повела их по проходу, показывая кабинки, в которых надо было сидеть на полу перед псевдояпонскими столиками. Ян попросил чего-нибудь более европейского, и дама бодро устремилась вглубь темного коридора.

– Она мне напоминает Солоху, – тихонько шепнул Ян на ухо Тане, и та чуть не прыснула со смеху, несмотря на комок страха и горечи, упорно не желавший рассасываться у нее в груди.

Наконец, они уселись за столиком, располагавшимся в уютной нише, отделенной от остального зала плотной занавеской.

Таня откинулась на мягком диванчике и блаженно закрыла глаза. Она чувствовала себя в абсолютной безопасности, и хотелось хоть несколько секунд насладиться этой иллюзией.

Быстро проглядев меню, Вяземский сказал:

– Ну, кухня Страны Восходящего Солнца им, конечно, только снилась, но, если вы говорите, что здесь съедобно, то я вам доверюсь.

– Съедобно, съедобно, – закивала Татьяна, чувствуя, что расплывается в идиотской улыбке.

– Ну и славно.

Ян уговорил ее сделать заказ, уверяя, что чем больше нервничаешь, тем важнее нормально есть.