Дядя Эдди очень старался и, несомненно, от всей души написал, что хочет «вскоре снова встретиться и дружить как прежде» – точно так же, как горячо обещал прислать ей из Англии конфеты и велосипед. Но дядя Эдди никогда не умел держать слова. Лин ждала его в тот день, когда он намеревался приехать, но возникли какие-то проблемы с транспортом. Позже дядя Эдди прислал фотографии своей новой лондонской жены и дочери, но его самого Лин уже никогда не видела.

Поскольку никто из уцелевших родственников Лин не подходил на роль опекуна, в «Ле-Эзрат а-Елед» решили подыскать для девочки подходящую еврейскую семью, которая бы ее удочерила. На Фредерикстрат приехала семейная пара из города Гауда. Знакомство прошло удачно, супруги пригласили Лин погостить у них в выходные. За ней явился шофер на «бентли», пахнувшем деревом и полировкой – такой же аромат исходил и от роскошного дома с теннисным кортом и мраморными полами. Но Лин там не понравилось. Она хотела одного – остаться у ван Эсов, и в конце концов даже в «Ле-Эзрат а-Елед» с этим согласились.

Хотя обычно в подобных случаях сотрудники организации были непреклонны, на этот раз они уступили: семейные отношения на Фредерикстрат представлялись им исключительно благополучными.

Госпожа ван Эс не делает различий между детьми. В семье царит гармония и на практике воплощаются гуманистические идеалы. Дети отлично ладят между собой. У семьи всегда было множество друзей-евреев. Во время оккупации семья прятала евреев… Приемные родители участливы и добры. Они воспитывают Лин здраво и заботливо и воспринимают как родную дочь… Ван Эсы – действительно замечательные люди, не только супруги, но и вся семья.

«Теперь она будет жить у нас» – так, судя по цитате в отчете, сказала моя бабушка, утверждая, что это окончательное решение. Лин и так уже чувствовала себя частью семьи. Автор отчета, расспрашивавший девочку, сообщает: она нежно любит неродных братьев и сестер. Ее ближайшая подруга – шестилетняя дочь ван Эсов, и, когда Лин спрашивают: «С кем ты еще дружишь?» – она отвечает: «С маленьким братиком» (мальчиком полутора лет).

Этот мальчик – мой отец, который родился всего через две недели после возвращения Лин.

* * *

В конце концов «Ле-Эзрат а-Елед» победила, и 1 сентября 1949 года комиссию Гезины ван дер Молен упразднили. Это означало, что в общем и целом выжившие дети возвращались в еврейскую среду, особенно если удавалось доказать, что их домашнее окружение было религиозным. Примерно половина детей воссоединилась с одним или обоими родителями. Другим не так повезло: их отдали на усыновление или поместили в приюты, и было немало случаев, когда ребенка разлучали с приютившей его внимательной и заботливой семьей, где он хотел остаться. Масштаб спасения детей в Нидерландах уникален. Удалось укрыть много тысяч, однако эмоциональные травмы будут сказываться еще многие десятилетия. Лин, которую оставили у ван Эсов, была исключением: из четырых тысяч спасенных нидерландских еврейских детей только триста пятьдесят восемь оказались в нееврейских семьях.

Мой поезд подходит к перрону дордрехтского вокзала. Отсюда совсем недалеко до городской библиотеки, расположенной в самом сердце старого города. В библиотеке я надеюсь узнать побольше об общественной жизни своего деда, которого в отчете «Ле-Эзрат а-Елед» признали выдающейся личностью. Он охарактеризован как человек серьезный, трудолюбивый и принципиальный. В отчете упоминается и его вместительный книжный шкаф, заставленный социалистской литературой, книгами по истории и журналами о новейших достижениях науки и техники. В основном самоучка, дед был наделен фантастической страстью к учебе и верил в возможности человеческого прогресса. Во время войны он, рискуя всем, участвовал в Сопротивлении, а в мирное время, к большому огорчению моей бабушки, согласился на существенное снижение зарплаты, чтобы выдвинуться на политическую должность. С каждыми новыми выборами его доходы сокращались.

В центральной библиотеке Дордрехта на стальных антресолях между секциями с книгами о путешествиях и подростковой литературой есть и несколько полок, посвященных местному управлению. Здесь я нахожу материалы о роли дедушки в послевоенном развитии города. Вскоре отыскивается и его фотография. Опершись подбородком на кулак, он участвует в заседании городского совета – сидит на возвышении за столом вместе с другими пятью горожанами, а секретарь за столом напротив стенографирует их выступление. Не стене за спиной у деда – большие карты с планами преображения города. Вид у него подтянутый, деловитый, уверенный – и немного усталый от прений, которые, если верить стенограмме, длились четырнадцать часов.

Снимок сделали в январе 1962 года, когда и дедушка, и город были на пике оптимизма. Как и почти вся страна в целом, в послевоенные десятилетия Дордрехт переживал существенный рост. Как только в 1948 году в Нидерланды начала поступать помощь по плану Маршалла, мосты, паромы, железнодорожные ветки, электростанции и заводы, разрушенные или украденные во время войны, начали быстро восстанавливать. Город являл собой пример национальных усилий по реконструкции, основу которых составляли вложения в инфраструктуру. Мой дед сыграл большую роль в этом процессе, ратуя на конференциях за так называемый социализм газа и воды (суть которого заключалась в том, чтобы повысить уровень жизни населения за счет практических мер).

К середине 1950-х город из экономического захолустья превратился в процветающий промышленный центр. Здесь собирали суда и самолеты, производили печенье, кожаные изделия и сигареты, перерабатывали уголь в газ. Фабрику «Электрикал моторс», где работал дед, расширили. Тем временем металлургическая компания «Томадо» запустила серию изделий, вдохновляясь абстрактным искусством Пита Мондриана, и на них возник огромный спрос: книжные шкафы, стеллажи, сушилки, ершики для чистки бутылок, позже – миксеры, кофемолки и чайники. При окраске изделий использовались только основные цвета. С начала 1960-х открылись новые фабрики пылесосов, красок и духовок. Затем корпорация «Дюпон» выбрала Дордрехт для производства своих волшебных материалов – орлона, лайкры и тефлона, причем под каждый отвели отдельную производственную площадь. Спрос на рабочую силу так возрос, что работников возили даже из Бельгии – оттуда до Дордрехта два часа езды.

Дедушка считал, что такое процветание приведет к наступлению социалистического будущего. Требовались новые жилые постройки: чистые многоэтажные дома с отдельными ванными, туалетами и кухнями, с лифтами, которые почти беззвучно возносили пассажиров в небо. Дед пробивал строительство подобной недвижимости – доступного муниципального жилья по типовым проектам, воспроизводимого тысячами. Появлялись новые парки, библиотеки, развлекательные центры, поликлиники, школы. Изобретение мелкозернистого бетона, цемент для которого изготавливали из перемолотого камня и кирпича разрушенных зданий, еще больше ускорило процесс. Словно по волшебству пыль истории превращалась в нечто новое, чистое и светлое. Кое-кто был недоволен, когда старое здание почты в стиле неоренессанса, со всеми его сказочными башенками, снесли и на его месте выросли бетонные фасады магазинов. Однако вера моего деда в прогресс не знала границ. Для него и его товарищей четырнадцатичасовые дискуссии в городском совете были пустой тратой драгоценного времени – надо было возрождать страну.