полувоенных ботинок фирмы «Диодора», в которых я еще хаживал на резервистскую службу в Рамаллу и Хеврон, с полураспадом все в порядке. Вот только протектор на подошве таки распался, и пришлось приклеить новый. В остальном с ними полный ОК.

А вот с темными очками, перчатками, бейсбольными кепками полный караул.

Например, прошлую зиму я начинал с тремя парами тонких флисовых перчаток в январе; в марте, после поездки на лыжи, осталась одна (перчатка, не пара), но к началу весны остальные две пары самовозродились в недрах комода, так что у меня сейчас пять перчаток.

Загадочнее же всего ситуация с круговоротом ручек (которыми пишут) в окружающей среде. На работе количество ручек в моих карманах флюктуирует от нуля до восьми, и у меня нет никакого контроля над этим процессом. Если у кого есть научно обоснованное решение этой загадки природы, срочно сообщите.

Выбор мудрости

Жизнь невообразимо долга. Наше поколение, по-видимому, будет жить лет до девяноста, и промежуток времени, в котором мы уже не сможем работать, но будем продолжать есть, пить, платить алименты и коммунальные услуги, может составить пару десятилетий.

И поэтому сейчас, пока мы еще в своем уме и в какой-то сносной телесной форме, надо работать как можно больше, урезать всякие необязательные расходы и копить, сбирать и закладывать в закрома. Это есть мудрость.

Жизнь невообразимо коротка и с течением времени становится все короче, не говоря уже об отличной от нуля возможности того, что она может прекратиться вдруг без всякого предварительного уведомления свыше.

И поэтому сейчас, пока мы еще в своем уме и в какой-то сносной телесной форме, надо работать как можно меньше и тратить деньги на предметы второй необходимости: на вкусные рестораны, спортивные машины желтого цвета и путешествия в экзотические страны или к старым друзьям. И это тоже мудрость.

Две мудрости сразу. И когда я научусь их комбинировать, я наконец буду жить правильно.

Шестьдесят

Когда мне должно было стукнуть сорок лет, будущее мое было вполне определено. Впереди меня ждали безо всяких промежуточных станций старость, немощь, импотенция, дом престарелых, и жизнь моя к тому времени совершенно уже прошла. Если бы у меня был хоть какой-то суицидальный потенциал, я бы, несомненно, убил себя тогда.

С тех пор прошло уже скоро двадцать лет. Я поменял место работы (многократно), страну с континентом заодно (один раз), жену (один раз), родил еще одного (четвертого) ребенка, завел собаку (первую), научился ездить на горных лыжах (плохо), играть в теннис (очень плохо) и стрелять диких уток (из рук вон).

И сейчас, в преддверии шестидесятилетия, моя обычная амбивалентность просто зашкаливает.

То есть, пока я на работе, я вполне еще готов работать. Тем более за зарплату, с годами достигшую вполне удовлетворительного размера. Я получаю все еще удовольствие от сложных случаев, от манипулирования пациентами и медсестрами, от хорошо сделанной процедуры и от узнавания нового. Я езжу на конференции и изучаю новые для себя методики и целые области медицины. Инфекционные болезни, ультразвук и эхокардиография, лечение незаживающих ран, интенсивная терапия, невропатология… Сколько всего надо узнать, чтобы оставаться в седле…

Когда я не на работе, я готов уйти на пенсию немедленно, еще вчера. Тридцать шесть лет жизни проведено в этих сраных госпиталях, в ночных дежурствах, реанимациях, беседах с родственниками уже почти покойного, в беспредметном трепе в бесчисленных ординаторских и бессмысленных спорах с умалишенными (начальниками, подчиненными, коллегами)… Ну сколько можно?!

И сколько всего есть вокруг… Пора наконец сесть, отредактировать и издать все написанное за последние много лет, научиться живописи и формальному рисунку, довести теннис до удовлетворительного уровня, поездить по свету, навестить старых друзей и относительно новых интернетных знакомых, о душе подумать наконец, а также навести порядок в гараже, в компьютере и на письменном столе.

А времени остается так мало, непредсказуемо мало… Впрочем, посмотрим, что я запою к восьмидесяти…

Возраст эгоизма

Когда-то меня впечатлило китайское изречение: «Только после пятидесяти лет человек начинает жить для самого себя».

Конечно, во времена, когда это изречение было изречено, это было чистой правдой. К пятидесяти годам среднего тогдашнего индивидуума его дети успевали переболеть и повзрослеть, родители успевали переболеть и помереть – и можно было уже блудить (наслаждаться жизнью) без оглядки вперед или назад.

Но золотой век прошел. Родители норовят дожить до девяноста лет, жены рожают после сорока, а то и ближе к пятидесяти, так что мы, послепятидесятилетние и околошестидесятилетние, по-прежнему осчастливлены и предками, и препубертатными потомками, и за всеми ними нужен глаз да глаз.

Утешает меня только то, что нашим детям будет еще хуже. У них будем мы.

И как же я им, нашим детям, не завидую!

Бедная Муму

Если бы мне не было жалко Муму, я бы поговорил о концепции искупления греха страданием.

Простой вариант – искупаю я. Например, целый год я прелюбодействовал, убивал и учинял клятвопреступления пять дней в неделю, с восьми до пяти, на полную ставку, а потом взял неделю отпуска и умерщвлял плоть тем или иным способом. И мне все списалось.

Сложный вариант – кто-то искупает за меня. Например, целый год я прелюбодействовал, убивал и учинял клятвопреступления пять дней в неделю, с восьми до пяти, а потом кто-то – ради меня – взял неделю отпуска и умерщвлял собственную плоть тем или иным способом. И опять мне все списалось.

Или, скажем, у меня ужасно болит зуб. И немедленно Высшими Силами кому-нибудь в Руанде учиняется геноцид. Впрочем, не надо таких страстей. Скажем, у меня ужасно болит зуб – и немедленно кто-то падает на льду и ломает ногу. И мне об этом становится известно.

Но, господа, хотя несчастье ближнего моего может быть бальзамом для души, но мой-то зуб от этого меньше болеть не будет! Хотя, возможно, я неправильный такой…

И я все бы это написал, если бы мне не было жалко Муму.

Ну сколько можно тянуть бедную собачку?

Волшебная сила искусства

Один молодой человек, одержимый нездоровой страстью к чужому имуществу, забрался в чужой дом и только начал присваивать это имущество, как неожиданно вернулся хозяин дома и, не говоря дурного слова, схватил верную электрогитару и проломил ею череп молодому человеку.

Нейрохирурги долго боролись за грабительскую жизнь и таки спасли. Гитара не пострадала.

Сей поучительный эпизод еще раз доказывает необходимость классического образования и, в частности, обучения музыке. Конечно, от какой-нибудь худосочной скрипки или неподъемного фортепиано пользы может быть меньше, чем от электрогитары, но если уронить крышку рояля на пальцы грабителю, то педагогический эффект может быть вполне удовлетворительным.

Учитесь музыке, господа. Сила прекрасного не имеет предела.

Из семейной истории

Дед Яков Давыдович был цельнометаллическим сталинистом, и до конца жизни газета «Правда» была для него источником истины в последней инстанции. С