Неожиданно он указательным пальцем сковырнул с середины лба большой клок пены, оставив на его месте неровный, темный кружок кожи, и тем же пальцем трижды размеренно стукнул по спинке изножья, всякий раз стряхивая на нее примерно треть налипшей на палец пены. Раскачиваясь вверх-вниз, он оглядел каждый комок, словно пытаясь решить, какой из них выглядит поимпозантнее, убрал один, потом другой, оставив лишь тот, что располагался посередине, и затем, с необычайным проворством отбросив назад одну ногу, низко склонился в позе почтительного повиновения.

Фуксия была слишком потрясена, чтобы вымолвить хоть слово. Она лишь смотрела, обуреваемая безмерным счастьем. Стирпайк распрямился, улыбнулся ей, – свет лампы блеснул на его неровных зубах, – вернулся к тазику и с удвоенной силой возобновил умывание.

Фуксия еще стояла на коленях у спинки кровати (Стирпайк вытирал голову и лицо стареньким, сомнительной чистоты полотенцем), когда в дверь постучали и тоненький голос нянюшки Шлакк пропищал:

– Ты здесь, совестиночка моя? Здесь, горюшко мое сладкое? Ты здесь, моя душечка, здесь, да? Здесь ли ты?

– Нет, няня, нет меня, нет! Не сейчас! Уходи и вернись поскорее, я буду здесь, – с трудом обретя дар речи, крикнула Фуксия и бросилась к двери. Затем, прижав губы к замочной скважине: – Что тебе? Что тебе нужно?

– Ох, мое бедное сердце, да что же с тобой, а? Что с тобой, а? Что там, совестиночка моя?

– Ничего, няня. Ничего. Что тебе нужно? – тяжело задышав, повторила Фуксия.

Няня давно привыкла к внезапным и странным сменам настроения Фуксии и потому, после паузы, во время которой она, как слышала Фуксия, посасывала свою сморщенную нижнюю губу, ответила:

– Я насчет Доктора, дорогая. Говорит, у него есть для тебя подарок, малютка моя. Он зовет тебя, единственная моя, вот я и пришла.

Услышав за своей спиной «тц! тц!», Фуксия обернулась и увидела, что Стирпайк, уже на удивление чистый, подает ей какие-то знаки. Он торопливо покивал головой, тыча большим пальцем в дверь, затем прошелся указательным и средним по краю умывальника, показывая, насколько она поняла, что ей следует принять приглашение и отправиться с нянюшкой Шлакк к Доктору.

– Ладно! – крикнула Фуксия. – Но я сама приду к тебе. Отправляйся в свою комнату и жди.

– Так ты поторопись, любовь моя! – плаксиво пропищал из коридора тоненький голос. – А то Доктор ждет.

Шаги госпожи Шлакк уже удалялись, когда Фуксия крикнула:

– А какой подарок-то?

Но старушка ее не услышала.

Стирпайк с особым усердием вытряхнул пыль из своей одежды. Он пригладил редкие волосы, теперь они походили на сырую траву, ровным слоем прилипшую к его обширному лбу.

– Можно мне тоже пойти? – спросил он.

Фуксия быстро повернулась и уставилась на него.

– Зачем? – спросила наконец она.

– Есть причина, – ответил Стирпайк. – Вы же не можете держать меня здесь всю ночь, верно?

Этот довод показался Фуксии основательным.

– Ну… да, ты тоже можешь пойти, – сразу ответила она и медленно добавила: – Только вот няня. Как быть с моей няней?

– Предоставьте ее мне, – сказал Стирпайк. – Предоставьте ее мне.

От этих слов Фуксию внезапно пронзила ненависть к нему, но она смолчала.

– Так пошли, – сказала она. – Что ты застрял в моей комнате? Чего дожидаешься?

И отомкнув дверь, Фуксия направилась к спальне госпожи Шлакк. Стирпайк тенью последовал за ней.

Увидев Фуксию в обществе странного юноши, госпожа Шлакк впала в такое волнение, что прошло несколько минут, прежде чем она смогла успокоиться в мере достаточной хотя бы для того, чтобы выслушать какие-либо резоны. Глаза ее метались, перескакивая с Фуксии на незваного гостя. Она столько времени простояла, нервно подергивая себя за нижнюю губу, что Фуксия, наконец, осознала бессмысленность дальнейших объяснений и замолчала, не понимая, что ей делать. И тогда заговорил Стирпайк.

– Мадам, – сказал он, обращаясь к госпоже Шлакк, – мое имя – Стирпайк и я прошу вас простить меня за столь неожиданное появление в дверях вашей комнаты.

И он поклонился низко, очень низко, продолжая, однако ж, глядеть на старушку из-под бровей.

Госпожа Шлакк сделала три неуверенных шага в сторону Фуксии и вцепилась в ее руку.

– Что он говорит? Что он говорит? Ох, бедное мое сердце, кто он, а? Что он с тобой сделал, единственная моя?

– Он идет с нами, – вместо ответа объявила Фуксия. – Тоже хочет повидать доктора Прюнскваллора. Что за подарок? С какой стати подарок? Пойдем. Пойдем к нему. Я устала. Поторопись, я спать хочу.

Стоило Фуксии упомянуть о своей усталости, как госпожа Шлакк ожила и, не выпуская ее руки, устремилась к двери.

– Ты и оглянуться не успеешь, как ляжешь в постельку. Я сама тебя к ней отведу, и одеяльце подоткну, и лампу задую, как всегда, моя злючка, и спи себе, пока я тебя не разбужу, единственная моя, и не накрою тебе завтрак у огня, не сомневайся, моя усталая крошка. Лишь несколько минуток с Доктором – несколько минуток.

Они вышли в дверь, госпожа Шлакк подозрительно следила из-за плеча Фуксии за быстрыми движениями юноши с высоко поднятыми плечьми.

Храня молчание, они спустились несколькими маршами лестницы и достигли залы, где доспехи холодно свисали со стен, а по углам составлено было старое оружие, так густо покрытое ржавчиной, как ограда зимнего пляжа. Задерживаться здесь не стоило – каменный пол дышал стужей, холодные капли влаги стыли, как капли пота, на тусклой поверхности железа и стали.

Стирпайк потянул носом промозглый воздух, глаза его быстро пробежались по мешанине заржавелых трофеев, доедаемых ржой доспехов на стенах, по грудам ручного оружия и зацепились за тонкую полосу стали, кончик которой, казалось, уходил в какую-то трубку – подробностей тусклый свет различить не позволил. В голове его вспыхнула мысль о трости с вкладной рапирой, и мысль эта обострила присущий ему инстинкт приобретательства. Впрочем, сейчас не время было рыться в грудах железа, ибо он чувствовал на себе взгляд старухи, и потому юноша, следуя за нею и Фуксией, покинул залу, пообещав себе при первой возможности вновь навестить это знобливое место.

Напротив двери, через которую они вышли, лестница спускалась в середину нездорового вида залы. Миновав и ее, вся троица оказалась в начале дурно освещенного коридора, по стенам которого во множестве висели выцветшие гравюрки. Некоторые были обрамлены, но лишь малая часть этих последних могла похвастаться неразбитыми стеклами. Нянюшка с Фуксией, которым коридор был хорошо знаком, не обратили внимания ни на запущенное его состояние, ни на поблекшие гравюры, передававшие в дотошных, но не отмеченных печатью воображения подробностях наиболее очевидные из живописных видов Горменгаста. Стирпайк мимоходом прошелся рукавом по одной-двум, стирая густую пыль, поскольку не в его характере было позволить каким бы то ни было полезным сведениям ненароком ускользнуть от него.