– Вы, конечно, знаете, что произошло?

Себастьян угрюмо кивнул.

– Чувствуешь себя… Как это лучше выразить? Делается почти стыдно за себя. – Он словно оправдывался перед ней в том, что за все время завтрака ни разу даже не вспомнил о дяде Юстасе. – Понимаете, стыдно, что сам ты преспокойно продолжаешь жить.

Миссис Твейл окинула его взглядом. Потом пожала плечами:

– Но в том-то и состоит жизнь. В физиологическом отрицании необходимости почтительности, хороших манер и даже христианской веры. Но вы ведь даже не считаете себя христианином, не так ли?

Он покачал головой. Миссис Твейл продолжила, задав ему, казалось бы, не относящийся к теме вопрос:

– Сколько вам лет?

– Семнадцать.

– Семнадцать?

Она снова посмотрела на него, но на этот раз более пристально, с выражением такого нескрываемого удивления, что Себастьян начал краснеть и опустил глаза.

– В таком случае, – продолжала она, – вдвойне глупо с вашей стороны чувствовать вину за то, что вы еще живы. В вашем возрасте пора бы уже знать, в чем состоит суть истинного смысла жизни. В бесстыдстве. Прежде всего в полнейшем бесстыдстве.

Ее красивое, словно сошедшее с гравюры лицо сложилось в комическую маску, когда она издала чуть слышный и деликатный смешок. Затем, вдруг сделавшись надменно серьезной опять, она открыла сумочку и достала карандаш.

– Нужно будет отправить целую пачку телеграмм, – сказала она спокойным, сугубо деловым тоном. – Вам придется помочь мне с некоторыми адресами.

Через несколько минут появился дворецкий и объявил, что ему удалось связаться с мистером Пьюзи, который предложил взять на себя все хлопоты, связанные с похоронами.

– Спасибо, Гвидо.

Дворецкий ответил чуть заметным наклоном головы, повернулся и безмолвно вышел. Служебный ритуал был им выполнен безукоризненно, но Себастьян заметил на его лице следы ранее пролитых слез.

– Что ж, это большое облегчение, – сказала миссис Твейл.

Себастьян кивнул.

– Вся эта похоронная волокита, – заметил он. – Нет ничего ужаснее.

– Но она не так ужасна, как осознание того, что смерть еще более бесстыдна, чем жизнь.

– Более бесстыдна?

– Да, позорна. Потому что вы, по крайней мере, не разлагаетесь, когда занимаетесь любовью, едите или же испражняетесь. В то время как после смерти… – Она скорчила гримасу. – Вот почему люди готовы тратить целые состояния на последние причастия, бальзамирование или свинцовые гробы. Но как насчет телеграмм? – Миссис Твейл посмотрела на листок со списком имен. – Миссис Поулшот, – прочитала она. – Куда послать сообщение ей?

Себастьян не сразу нашел ответ. Тетя Элис и дядя Фред отправились в автомобильную поездку по Уэльсу. Лучше всего отправить телеграмму в Лондон и надеяться, что с ними свяжутся.

Миссис Твейл записала продиктованный им адрес.

– Кстати, о бесстыдстве, – сказала она, потянувшись за следующим бланком телеграммы. – Мне доводилось водить знакомство с девицей, которая лишилась девственности в Страстную пятницу в Иерусалиме прямо над храмом Гроба Господня. Так, теперь, что нам делать с твоим отцом?

– Он отплыл в Египет вчера вечером… – начал Себастьян.

Но внезапно сквозь открытую дверь донесся громкий, хриплый и властный зов:

– Вероника! Вероника!

Ничего не сказав ему в ответ, миссис Твейл поднялась и в сопровождении Себастьяна перешла в гостиную. Их встретила буря писклявого лая. Пятясь назад с каждым сделанным ими шагом, Фокси VIII почти исходил в неистовстве. Себастьян перевел взгляд с собачонки на ее хозяйку. Ее нарумяненное лицо выглядело еще более отталкивающим в контрасте с черным платьем и шляпой. Королева-мать маленькой и трясущейся фигуркой стояла рядом с солидных размеров горничной.

– Тихо! – незряче выкрикнула она в направлении лая. – Возьми его на руки, Гортензия.

На руках у служанки Фокси пришлось довольствоваться всего лишь тонким рычанием.

– Мальчик тоже здесь? – поинтересовалась миссис Гэмбл и, когда Себастьян вышел вперед, спросила почти с триумфом в голосе: – Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Себастьян пробормотал, что, по его мнению, случилось ужасное несчастье.

– Но ведь не далее как вчера, – продолжала Королева-мать тем же тоном, – я объясняла ему, что ни один толстяк еще не доживал даже до семидесяти лет. Не говоря уже о более почтенном возрасте. Вы уже послали телеграмму Дэйзи или еще нет?

– Я скоро собираюсь отправить сразу все телеграммы, – ответила миссис Твейл.

– И, представьте, эта гусыня унаследует все! – воскликнула Королева-мать. – Да что она будет со всем этим делать? Хотела бы я знать. С картинами Юстаса и с мебелью. В свое время я не уставала уговаривать Эми не отписывать ей всего имущества. – Внезапно она повернулась к горничной: – А ты какого лешего торчишь здесь, Гортензия? Пойди и займись чем-нибудь полезным. Неужели сама не видишь, что мне ты не нужна?

Женщина молча попыталась уйти.

– А где Фокси? – послала возглас Королева-мать в сторону удалявшихся шагов. – Отдай мне его.

И она вытянула вперед пару украшенных драгоценными камнями клешней. Собачка была передана ей.

– Мой маленький Фокси-мопси, – с нежностью выдохнула миссис Гэмбл и склонилась, чтобы потереться щекой о шерстку животного. Фокси в ответ лизнул ее. Королева-мать хрипло фыркнула и вытерла лицо пальцами, размазав румяна по своему острому и довольно-таки волосатому подбородку. – Ему было всего пятьдесят три, – продолжила она, поворачиваясь к остальным. – Просто нелепость. Но чего еще мог ожидать человек, отпустивший такое брюхо? Мальчик! – резко позвала она. – Дай-ка мне свою руку.

Себастьян выполнил ее просьбу.

– Я хочу, чтобы ты показал мне место, где он покинул этот мир.

– Вы имеете в виду… – начал он.

– Да, именно это, – рявкнула Королева-мать. – Ты можешь остаться здесь, Вероника.

Медленно и осторожно Себастьян двинулся к двери.

– Почему ты почти совсем не разговариваешь? – спросила миссис Гэмбл, когда они прошли в молчании несколько ярдов. – Я много знаю о футболе, если эта тема тебя интересует.

– Нет, не особенно… Мне более интересна… Я интересуюсь поэзией и всем, что с ней связано.

– Поэзией? – повторила она. – Ты сам пишешь стихи?

– Немного.

– Очень занятно, – заметила Королева-мать. Потом после паузы добавила: – Я как-то останавливалась в доме, где в то же время одним из гостей был мистер Браунинг. Никогда больше не встречала человека, который бы так плотно завтракал. Никогда. За исключением, вероятно, короля Эдуарда.

Они прошли через вестибюль в короткий темный коридор. Дверь в его конце все еще стояла нараспашку.