Она поднесла ладони к чаше так близко, как только смогла себя заставить. Закрыла глаза. Сосредоточилась. Воздух наполнила магия, заставляя его искрить. Свет в комнате то вспыхивал, то гас, снова и снова. Окна дребезжали от ветра.

– К крови кровь, к слезе слеза, слушай меня, сердце злобы, – прошептала Скарлетт, не смея произносить такие слова громче. Она никогда раньше не делала ничего подобного. Если узнает мать, она с нее живьем шкуру сдерет. Девушка постаралась выгнать из головы тревожные мысли. Нужно собраться. Сфокусироваться на заклинании, – и открой ты мне глаза, злую волшбу явить чтобы.

Тишина. Целое мгновение тишины. А потом, когда Скарлетт уже заподозрила, что спутала слова… тук. Тук-тук.

Она быстро открыла глаза и почувствовала, как ее собственное сердце заколотилось даже быстрее, чем раньше. В чаше для гаданий билось купленное ею законсервированное сердце кролика. Тук-тук. Тук-тук. Девушка в ужасе смотрела, как оно истекает темной густой кровью, заполняя ею сосуд.

Поспешно протянув руку, Скарлетт бросила в чашу серебряное кольцо Гвен. Оно коснулось поверхности вязкой жидкости и медленно осело на дно, как будто его что-то засосало туда. Спазм в животе вместе с приступом тошноты заставили Скарлетт вновь закрыть глаза. Она продолжала твердить слова заклятья:

– …злую волшбу явить чтобы.

С каждым повтором голос становился все сильнее, все увереннее. Ее сердце билось теперь в унисон с кроличьим, и их общий темп все ускорялся. Тук-тук. Тук-тук-тук. Наконец, ощутив, как потрескивает, стремясь вырваться на свободу, энергия заклинания, девушка снова резко подняла веки.

– Показывай! – скомандовала она более низким и хриплым голосом, чем обычно.

Кровь, которая наполняла теперь чашу, пошла рябью и замерцала. На глазах у Скарлетт в этой жиже возникло лицо Гвен – не улыбающееся, как на снимках в спальне, а такое, каким было во время их последней встречи: осунувшееся, бледное, с нечистой кожей. Непричесанные волосы дополняли образ.

Если у Гвен были какие угодно дурные намерения, заклинание должно было их выявить, доказать, что она замарала себя губительной магией – той самой, которой интересовалась еще на первом курсе. Однако лицо в чаше оставалось неизменным. Миг, и поверх него появилось слабое белое свечение, оно ширилось, пока вся поверхность жидкости не засияла белым, да так ярко, что кроличьего сердца стало не рассмотреть.

Скарлетт окинула комнату взглядом, но ничего не увидела. Ни черных туч, ни жутких теней по углам. Вообще никаких следов магии, ни губительной, ни любой другой, лишь ровное белое сияние.

Гвен не занималась ворожбой. Не пыталась никого проклясть. Если состояние ее жилища о чем и говорило, то лишь о том, что у нее вообще нет никаких колдовских способностей.

Скарлетт села на корточки, не понимая, что чувствует, облегчение или разочарование, и вдруг услышала, как вдали хлопнула входная дверь.

– Черт!

Она вскочила на ноги и схватила пластиковый пакет, в котором принесла сердце, и, наморщив нос, засунула туда чашу вместе с содержимым – от него можно будет избавиться на обратном пути, сейчас некогда.

С пакетом в одной руке и сумочкой в другой, Скарлетт поспешила к входной двери и застыла, прижавшись к ней ухом. С другой стороны не доносилось ни шагов, ни каких-то других звуков. Наверное, пришел кто-нибудь из соседей. Глубоко вздохнув, девушка повернула замок, открыла дверь, вышла и прикрыла ее за собой. Потом легкими шагами сбежала по лестнице и проскользнула в сетчатую дверь, старательно придержав ее, чтобы не хлопнула.

– А ты что тут делаешь? – неожиданно раздалось прямо за ее спиной.

Скарлетт чуть не выпрыгнула из собственной обуви, обернулась и увидела Джексона. Тот стоял, прислонившись к кирпичной стене возле входа. Вот зараза! Ну почему он в последнее время оказывается везде, куда ни пойдешь, да еще так неожиданно? Ей понадобилось некоторое время, чтобы отойти от испуга, а потом она спросила, прищурившись:

– Я? Это ты что тут делаешь? Следил за мной?

– Не льсти себе. Знаю, это может потрясти, Скарлетт, но земля не вокруг тебя вертится.

– Ты что, здесь живешь? – Скарлетт постаралась, чтобы ее слова прозвучали как можно более насмешливо.

Парень ухмыльнулся:

– А чего, ты меня искала, что ли?

Она демонстративно окинула его глазами с головы до пят, сохраняя при этом невозмутимое выражение лица. На Джексоне были потертые джинсы и выцветшая синяя футболка. Пожалуй, взгляд излишне задержался на коричневой коже коленок, проглядывавших в сделанные еще на фабрике прорехи. Закончив осмотр, она увидела, как юноша проводит рукой по коротко стриженным волосам, и обнаружила, что глядит прямо в его бедовые карие глаза меж высоких скул. Приходилось признать, что он очень даже ничего – хоть ей и нет до этого никакого дела. У нее есть Мейсон.

– Ну уж нет, – сказала она, высоко подняв голову, – я пыталась найти Гвен.

– Сейчас ее нет дома.

– А вы что, типа встречаетесь? – вскинула брови Скарлетт.

Джексон потупился, а его приводящая в бешенство ухмылка стала еще шире.

– Ревнуешь?

Ответом ему стал лишь свирепый взгляд, и его усмешка чуть увяла.

– У нас с Гвен есть одна общая проблема. Ты, может, вспомнишь.

Джексон придвинулся ближе, и Скарлетт уловила запах его парфюма – древесный, с острыми нотками. Она отступила на шаг.

– Что, любовника не поделили?

Глаза парня сузились, и стало ясно, что ему уже не до забав.

– Вообще-то дело в моей сводной сестре. Харпер Уилсон.

У Скарлетт перехватило дыхание. Вот попала так попала!

Должно быть, Джексон все понял по ее лицу.

– Да. Именно так.

Он сложил руки на груди, сжал зубы.

– Она была в Каппе. И два года назад ты и твои сестры ее убили.

Пока что Виви получала удовольствие от учебы в колледже, и, как не удивительно, ее любимым предметом стала история искусств. В детстве и отрочестве такие вещи не слишком ее интересовали, она годами не жила в городах с большими музеями и картинными галереями, а люди, выискивавшие спрятанные знаки в размытых пятнах и потеках краски, напоминали ей клиентов матери, которые судорожно цеплялись за любые проявления закономерностей в жестоком и беспорядочном мире.

Однако сидя на лекции по истории искусств на первом этаже бывшей церкви, построенной в девятнадцатом веке, Виви не могла не изумляться слайдам, которые демонстрировал им профессор Барнум, чтобы объяснить, как Караваджо работал со светотенью. Изучение колдовства во многом изменило ее взгляды. Мир оказался вовсе не таким беспорядочным, каким она считала его раньше, в нем, куда ни посмотри, действовали невидимые силы и обитали скрытые смыслы, и все это находило отражение в искусстве.