А если показывалось в зоне видимости что-то необычное, караванщик сразу же звал Фог, единственного киморта на много дней пути вокруг, и вкрадчиво спрашивал:

– Ясноокая госпожа взглянет на тот бархан?

Или:

– Не думает ли ясноокая госпожа, что то зелёное пятно может быть следом морт?

Фог, не желая спорить по пустякам, откладывала чтение, слезала с тхарга, царапая ладони о шершавую чешую, и бежала смотреть на очередную диковинку, чтобы потом сообщить почтенному караванщику:

– Нет, Югиль-Далам, этот бархан не опасен – гребень возведён с помощью морт, но вряд ли обрушится в скором времени.

Или:

– Зелёное пятно – оптическая иллюзия, опасности нет.

И лишь после этого караван продолжал путь.

Но, несмотря на частые остановки, ничего по-настоящему необычного Фог так ни разу и не увидела, словно ехала не Землёй злых чудес, а обычным трактом где-нибудь в Ишмирате. Иногда встречались миражи, зыбучие пески, барханы странной формы или огромные воронки в песке, ночью издалека можно было наблюдать разноцветное сияние; потоки морт изгибались и дрожали – но слушались, как и прежде. Да и не хотелось Фогарте исследовать что-то новое – слишком жаркое солнце, ослепительно сверкающий песок днём и пробирающий до костей холод ночью. В светлое время суток приходилось кутаться в плотную белую накидку, прятать глаза за «геркой» – продолговатым, слегка загнутым к краям затемнённым стеклом в оправе из жёлтой кости. Крепилась герка так же, как и окулюс, но надевалась исключительно поверх накидки. В таком одеянии и головой не повертишь, и лишний раз с тхарга не слезешь, а уж изучать пустыню… Ночью же хотелось урвать час-другой для изучения записей об эхе Миштар. И таким образом свободными оставались только вечера, сонное время сразу после заката, когда караван вставал на ночлег, и разгорались костры, и тянулись долгие-долгие беседы за пиалой терпкого травяного отвара – намолчавшись днём, люди тосковали по разговорам и взглядам глаза в глаза.

Волей-неволей Фог сосредотачивала внимание на попутчиках.

Желающих отправиться в Дабур набралось немного, всего четыре десятка человек, включая и охрану – удивительно, если учесть, что последний караван отбыл в этот город полтора месяца назад. Разношёрстная публика – торговцы, несколько семей, возвращающихся из путешествия к северу, наёмники, проворные безликие дельцы, явно не особенно чтущие законы… По вечерам все, кроме охранников, говорили много и подолгу, о чём угодно, но только не о себе и не о своих целях. Фог тоже благоразумно помалкивала, лишь однажды назвавшись странствующим кимортом-исследователем. После этого благородное и весьма обширное семейство уважаемого господина Габри-Алир арх Салама старалось держаться к ней поближе, а рыжий торговец с севера, слишком уж похожий на контрабандиста, бандита или мародёра, наоборот, с тех пор отсаживался за ужином подальше.

На восьмой день пути Фогарта поняла, что лишь она, старый торговец тканями и домочадцы Габри-Алир арх Салама не знают некий секрет, который объединял всех остальных и немой угрозой висел в воздухе. А ясно это стало после хвастливой оговорки караванщика:

– …нечасто за простую дорогу дают тройную цену. А сейчас я всё пересчитал и так мыслю – надо было вчетверо брать.

Тем же вечером Габри-Алир, почёсывая бороду, вспомнил, что караванщик на сей раз обещался довести только до оазиса, от которого один часовой переход до Дабура, а не до ворот города.

Фог задумалась, прикинула, что воды в мехах таким образом хватит и на обратный путь – пополнять не придётся. Затем вспомнила, что в Шуду говорили, когда ушёл последний караван, но не говорили, когда он вернулся. И как-то уж слишком подозрительно легли на это повторяющиеся вопросы Сидше – уверена ли она, что ей нужно в Дабур, а не в Кашим? – и его туманные намёки…

Господин Габри-Алир тоже забеспокоился и стал интересоваться у караванщика, не было ли каких вестей из города. Но хитрый старик отмалчивался и отговаривался песчаными бурями – мол, зачастили они в последние месяцы, гонцы запаздывают, караваны не рискуют пересекать пустыню, а своего киморта, чтоб издалека новости посылать, в Дабуре отродясь не водилось. Так же отговаривались и остальные попутчики – кто делал вид, что не понимал вопроса, кто городил околесицу, лишь бы от него отстали…

Фог бы так и пребывала в неведении до самого конца путешествия, если б ей неожиданно не помог рыжий северянин-контрабандист.

– Жаркий сегодня день.

Когда рыжий на своём ящере-тхарге подотстал от прочих торговцев и поравнялся с нею, разомлевшая на солнце Фог не заметила и мысленно обругала себя. Ни караван, ни караванщик, ни тем более пустыня ей не нравились и особого доверия не вызывали, а насмешливый призрак Сидше щурился из подсознания чёрными глазами, и нёбо щекотал иллюзорный запах отравленных фруктов.

– Жаркий, – коротко и скучно подтвердила Фог, напоказ переворачивая страницу книжки. – Вы по делу ко мне, уважаемый?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил рыжий. За тёмным стеклом герки было не разглядеть ни выражения глаз, ни даже направления взгляда. – Ты ведь киморт, да? Я не ошибся? А… услуги оказываешь?

После бесконечно вежливых, изощрённо-многослойных, вязнущих на зубах южных оборотов короткое «ты» было как пригоршня холодной воды в лицо – вроде и бодрит, но почему-то неприятно. Фог выпрямилась в седле и взглянула на торговца уже повнимательнее. Судя по манере двигаться и говорить, он был ещё весьма молод, хотя кожа, потемневшая от жестокого солнца пустынь, и ранние морщинки добавляли ему возраста. По утрам, ещё до рассвета он разминался со своим телохранителем – иногда в рукопашной, иногда в ножевом бою, да и стреломёт был приторочен к его седлу явно не для красоты. На пустынном наречии он говорил бегло, но при первой возможности переходил на ишмирский язык – как