– На днях завезу. Пора внуков навестить.

Зная, что книгу у него может выпросить любой прохожий, я тут же помчалась на площадь Ногина. Он достал её из сейфа и сказал:

– На воровство пошёл из-за тебя. Стянул у Леонида с полки. Да он и не заметит. Ты только меня не выдавай.

– За соучастие в воровстве знаешь, что полагается? – спросила я, смеясь.

– Не волнуйся, в этом государстве все воруют, – успокоил он меня.

Так в моей библиотеке оказалась книга Булгакова, которую мой отец украл у генерального секретаря.

* * *

Все члены семьи номенклатурщиков, включая и клан Брежнева, имели отдельные прекрасные квартиры. Подросшие, вышедшие замуж и женившиеся дети и внуки могли получить жильё в самом престижном районе столицы. На этот случай в Моссовете был специальный лимит.

Моя семья в этот список не входила. У меня никогда в Москве не было государственной квартиры.

Младшая дочь отца Мила, выйдя замуж за Игоря Кухарева, переехала из двухкомнатной квартиры на улице Грановского в роскошную трёхкомнатную на Сивцевом Вражке. Старшая Елена жила с отцом на одной площадке на набережной Шевченко. Когда я похвалила его дочь за прочный брак с Сашей Твердохлебовым, отец ответил:

– Эти, два сапога пара, не разведутся. Оба себе на уме. Аня тут как-то квартиру их убирала, обнаружила новый сервиз. Купили и ничего не сказали. Всё лукавят…

* * *

С детства я запомнила на всю жизнь провинциальные вокзалы во время летних отпусков. Грязь, вонь, люди, спящие на лавках и на полу, крики, толпы у билетных касс. В туалеты безумная очередь, тёплая, совсем не утоляющая жажду вода. На перроне шум, давка. Поезд берут штурмом. И всё это ради двух недель купания в грязном, загаженном, мутном море, долгого стояния в столовой или кафе в ожидании тухлой скумбрии и бледно-синеватой куриной ножки…

Мне было четыре с половиной года, когда мы впервые поехали на Чёрное море. Впечатление осталось сильное: море восхищало и пугало одновременно. Мои молодые родители, чтобы не скучать, пригласили с собой ещё одну пару. У них был сын Коля, почти на два года старше меня. Мы с ним особенно не дружили, но общались в силу обстоятельств – за неимением других детей. Он, как все мальчишки, был очень озорной. Я была тихой, спокойной девочкой. Сидела на песке и строила замок. Как только я его заканчивала, Коля налетал и разрушал. Я не умела тогда ещё считать, но в таких случаях просто загибала пальчики и, запомнив, сколько их было, показывала родителям.

На пляже мамы, как обычно, были увлечены разговорами о моде, а мужчины – не менее оживлёнными беседами о политике. К счастью, мой папа сидел к нам лицом и всё видел. Озорник в очередной раз, разбежавшись, повалил мой замок, и, присев рядом, стал дразниться, я размахнулась и ударила его изо всех моих детских сил лопаткой по голове. Коля заревел и побежал жаловаться.

– Ты что, – закричала на меня его мама, – с ума сошла? Хулиганка ты эдакая! Посмотри, что ты сделала! У него шишка и кровь!

Тут вмешался мой папа:

– Наташа, ты лучше спроси, сколько раз Коля разрушал замок, который строит моя дочь.

– Сколько? – спросила тётя Наташа, повернувшись ко мне.

Я встала и вытянула руки вперёд, показав семь пальцев.

– Да у твоей дочери ангельское терпение! – воскликнула она. – Я бы его огрела после второго раза!

И отвесила сыну подзатыльник.

Мы с Колей помирились, но он на всю жизнь запомнил этот случай и впоследствии шутя предупреждал моего мужа:

– Миша, не доводи её до лопатки. Она долго терпит, но если ударит, будет шишка.

Возвращаясь к теме летних каникул, хочу сказать, что прелесть отдыха на юге я поняла только тогда, когда отец пригласил нас в Крым, в элитный пансионат.

Я попала в сказочный мир, где все желания выполнялись словно по мановению волшебной палочки.

В это время там отдыхал Леонид Ильич, который панически боялся змей. Отец рассказывал, как однажды, гуляя, они зашли в виноградник по насущным делам. Вдруг Леонид увидел у себя под ногами гадюку. От тёплой струйки она грациозно подняла головку.

– Видела бы ты, как Лёнька сиганул оттуда! – сказал мне вечером отец. – Он перепрыгивал через кусты, как молодой олень.

Я настолько рельефно себе это представила, что долго смеялась.

В 1980 году отцу пришла идея устроить нас с мужем в РАНИС – дачно-строительный кооператив для работников науки и искусства, расположенный в одном из самых живописных мест Подмосковья – на Николиной горе. Председателем кооператива был композитор Тихон Хренников, которого за глаза называли Тишкой. А заместителем – сын известного путешественника Отто Юльевича Шмидта Володя. Нам с мужем приходилось бывать у него на даче.

Напротив, через дорогу, на огромном участке проживала семья сочинителя советского гимна Сергея Михалкова. А рядом – композитор Александра Пахмутова и поэт Николай Добронравов, авторы советских патриотических песен. Короче, соседство для человека, не очень любимого кагэбэшниками, подходящее.

За каждый освободившийся участок разворачивались баталии. Тут уж не до культуры! Помню, мне позвонил Володя Шмидт и сказал, что вдова одного из создателей атомной бомбы, академика Георгия Флёрова, приказала долго жить. Дача выставлялась на торги за доступную цену. Чтобы её не упустить, необходимо было подключить все возможные связи.

– Битва будет не на жизнь, а на смерть, – предупредил интеллигентнейший Владимир Оттович.

Мы с мужем решили отказаться от участия в этих боях.

Мне приходилось бывать на дачах политических боссов и военной верхушки. Самое сильное впечатление произвела огромная усадьба Семёна Михайловича Будённого в Баковке. Роскошь её потрясла даже видавшего виды отца. Дача занимала участок, который обслуживался как минимум ротой солдат.

Пока хозяин показывал гостям выведенных из конюшни скакунов, поглаживая и целуя их в морды, я, с его разрешения, пошла прогуляться и набрела на какой-то водоем. Белозубый курносый солдат предложил перевезти на лодке на другой берег, где был небольшой лес. У меня создалось впечатление, что там не ступала нога человека – грибы можно было косить косой.

А рядом за забором, на крошечных участках, теснились дачники, дрались за каждый клочок земли.

Как-то в Большом театре мы с отцом оказались в правительственной ложе рядом с Семёном Михайловичем. Подали коньяк и закуску. Шла опера «Аида». Пела божественная Галина Вишневская. Маршал, никому не давая ни слушать, ни смотреть, рассказывал случаи из своего героического прошлого, шутил, смеялся и вообще вёл себя шумно. Меня так и подмывало спросить, какого чёрта ему не сидится на его великолепной даче…

О его