Как такового скандала устраивать не стали — все-таки была затронута Катина честь. Но Малейкин имел серьезную беседу с хозяином дома, в котором проходил бал, и его сыном. Катенька не вникала в результат этой беседы и всячески старалась избегать разговоров о том, что тогда произошло.

Постепенно воспоминания стали блекнуть, подробности забылись, а чувство страха исчезло — все-таки она была спасена и самое плохое не случилось! А когда она вернулась к учебе, лишнего времени на размышления и страдания не стало.

И только одно заставляло порой задуматься Катю. Те слова, что говорил ей в карете по пути домой человек, спасший не только ее честь, но и, возможно, жизнь. Все забывалось, а слова эти помнились так четко и ясно, словно сказаны были не два месяца назад, а вот буквально только что!

"Я понимаю, что, наверное, стар для вас, Катенька. Пятнадцать лет — это вам не шутки! Я понимаю, что предложить вам что-то большее, что-то, чего не дал ваш отец, не могу — я не так уж богат, да и все имеющиеся средства сейчас вложены… в одно дело. И вам, наверное, трудно будет понять мои чувства. Вы были слишком молоды, вы даже не смотрели на меня, когда я приходил к вашему отцу… Зато я смотрел. И понимал, что мои чувства к вам неправильны, неуместны… Но ничего не мог с собой поделать! Вам было всего пятнадцать, когда я впервые увидел… Я ждал, когда подрастете и очень надеялся, что не опоздаю, что какой-нибудь франт не украдет вашего сердца…"

И он не говорил тогда, но Катенька чувствовала, как расстроен он тем, что франт такой нашелся. Девушка чувствовала, как больно этому сильному и смелому человеку из-за того, что она, Катенька Малейкина, оказалась не прекрасным ангелом, как думал он, а легкомысленной девицей, которая ушла наедине с малознакомым мужчиной…

Больше он не приехал. Сначала Катя со стыдом вспоминала тот бал и тот вечер, но потом, потом, когда на деревьях набухли почки, дожди вконец размочили дороги, а в воздухе запахло весенней свежестью и предчувствием чего-то необычного, чего-то, что обязательно должно случиться, Катя стала вспоминать тот вечер с непонятной тоской. Словно потеряла что-то важное, словно упустила что-то прекрасное, не смогла разглядеть, не постаралась понять и теперь никогда не увидит этого больше!

А потом ей стали сниться сны. Удивительные сны, которые почти не запоминались. К утру в Катиной памяти оставались только упоительные ощущения прикосновений его рук, нежный шепот, легкое дыхание на щеке, едва ощущаемые поцелуи в ее волосы. Она просыпалась, надеясь поймать, ухватить руками… Его. И не могла! И тогда Катя плакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы никто не услышал…

… - Мне нужно будет уехать завтра Лидонька, — сказал отец за ужином матери.

Катя безучасно размешивала серебряной ложечкой в маленькой фарфоровой чашечке чай и почти не прислушивалась к разговору родителей.

— Ты к Виктору хочешь съездить? — спросила мать и Катя будто очнулась от сна — встрепенулась, разбуженная звуком Его имени.

— Да, ты же знаешь, что школу он уже отстроил — зимой крышу накрыли, когда морозы немного спадали. Но только два класса сейчас работают. Остальные ещё в ремонте. Он хочет купить парты и другую мебель, с тем и обратился к моему управляющему на фабрику. Он же свою мебельную мануфактуру продал. Но, ты знаешь, моя дорогая, мне бы хотелось… отблагодарить его, — отец запнулся и Катенька, смущенно разглядывавшая скатерть, поняла сразу же, за что…

— Конечно, Феденька, конечно! Поезжай! Виктор Антонович — такой человек замечательный человек, мы так ему обязаны! Так обязаны!

Катенька не смогла сдержаться — подхватилась, роняя серебряную ложечку на пол и выбежала из-за стола. И за ней никто из родных почему-то не побежал…

В день перед отъездом отца Катя не пошла в гимназию. Сказалась больной и целый день до самой темноты ходила взад-вперед по комнате, не зная, чем занять руки. А когда рано утром отец прощался с матерью у ворот, она, в простеньком дорожном наряде совершенно без вещей, выскочила на крыльцо и замерла, не зная, как сказать им… как просить Федора Игнатьевича взять её с собой.

Только он ни о чем спрашивать не стал — лукаво взглянул на маменьку и кивком головы указал дочке на карету. Попрощавшись с маменькой, девушка, сгорая от смущения, уселась к окну, стараясь не смотреть на отца.

Он долго молчал. И когда Катенька расслабилась, когда успела поверить, что расспросов удастся каким-то чудесным образом избежать, вдруг сказал, задумчиво теребя кончик своей бороды:

— Вот и правильно, дочка, вот и правильно…

… Катя была уверена — Гриша зимой рассказывал, — что Радулов живет в городе, но карета спустя полчаса уже тряслась по ухабистой грунтовой дороге. Возница негромно поругивал лошадей, папенька дремал, а Катя со странным волнением, подступающим комом к горлу, смотрела в окно. И едва ли она видела белые барашки облаков, плывущие в необъятной высоте неба. Едва ли замечала она нежно-зеленый пух, тонкий ажур неразличимой ещё глазу молодой зелени на деревьях. Её душа сейчас была соткана из волнения, стыда, ожидания и желания вновь увидеть Его! Она так теребила кружево на белоснежном носовом платке, что к концу пути тонкие нити не выдержали и распустились у одного края! И когда карета проползла по непролазной грязи на длинной улице большого села и остановилась возле нового двухэтажного кирпичного дома с балкончиком над входом, едва нашла в себе силы, чтобы подняться, и на дрожащих ногах выйти наружу.

У крыльца строгал доску старик с длинными седыми усами. Он с веселым прищуром оглядел приезжих:

— Вам барина надобно?

— Да, отец, его родимого! Где бы нам Виктора Антоновича найти? — в тон ему с хитрой улыбкой ответил Малейкин.

— Так знамо где, урок ведет наш барин! Читать детвору учит! — с гордостью, словно о важном, родном человеке, сказал старик.

Катенька не сразу поняла смысл услышанного. Она, конечно, уже знала, что Виктор Антонович строил школы. И эта, новая, хоть и каменная, но отчего-то пахнущая стружкой, была у него не единственной, но чтобы сам детей учить! Да нет, как это возможно! Он же в приказе служит! Он же поместьями владеет! Да и где такое видано, чтобы барин сам крестьянских детей учил?

— Ну, мы тогда, пожалуй, подождем? — не то спросил, не то предупредил отец.

— Дак вам можно и осмотреться здесь! Проходите со двора, там вход для работников школьных, — со знанием дела, с гордостью, сказал старик.

В помещении пахло свежим хлебом. Его знакомый аромат тут же заставил рот наполниться слюной — Катенька не завтракала и даже, кажется, не ужинала вчера.

В широком коридоре на вбитых в беленые стены гвоздях висели какие-то карты. Дощатый пол весело поскрипывал под сапогами. А издалека, из самого конца коридора, звенел детский голосок — сразу понятно было, что ребенок читает стихотворение.