глядя на меня.

Артём Юрьевич все это время молчит, только сверлит нас своими злыми глазами. Его сжатые кулаки могли бы раньше испугать меня, но сейчас даже не трогают, подмечаю это только, как факт.

– Тогда все остаётся мне? – мигом просекает Маргарита, что происходит, радостно поворачивается к мужчине.

– На этот случай предусмотрена вторая часть завещания, – поднимает лист, пробегается по нему глазами.

Все семейство Пархоменко сидит в радостном ожидании, даже напряжение в кабинете спадает на нет, они весело между собой начинают переговариваться.

– Если кратко, – видит, что никто не вслушивается особо, – все активы, которые мой клиент завещал своей внучке, в случае ее отказа уйдут с молотка, вырученные деньги распределят по всем детским домам страны.

И тут начинается галдеж, крики, псевдоинфаркт старушки, а мне очень быстро надоедает этот фарс. Саид все это время молчит, дает мне самой право решать, что говорить, а что нет. Я долго думала, но сейчас понимаю, что их семье не нужно ни мое присутствие, ни мои слова. Так что мы молча выходим из кабинета, оставляя позади чужие склоки из-за чужих денег.

– Ты молодец, – шепчет мне любимый, когда мы выходим, наконец, из душного здания.

Вскидываю голову, кое-что меня гложет.

– Что с Артёмом Юрьевичем? – не дает покоя мне этот вопрос, – понимаешь же, что именно он – главный зачинщик преступлений, не Антон.

Саид молчит, прижимается ко мне телом. Таю от его близости, сколько бы времени не прошло.

– Доказать его вину невозможно, – не радует меня он, – им займется Игнат, так что твой несостоявшийся свёкор пойдет под следствие совсем по другому делу.

И по логике вещей я должна чувствовать радость от этого возмездия, но ее нет. Мне лишь грустно, что вышло все вот так. Столько поломанных судеб и жизней.

– Жаль Наташку, – вспоминаю вдруг о ней, – вряд ли ее ребенок нужен им.

– Забудь о ней, – хмурится Саид, – твоя работа теперь – думать только о нас, о нашей семье.

Трогает ладонью меня за живот с намёком. Опускаю голову, чувствуя, как наворачиваются слёзы. Он тут же пальцем цепляет мой подбородок и вскидывает его вверх.

– Не плачь, – по лицу его проходят судороги, словно он испытывает боль в стократ хуже моей, – все у нас будет, только об одном прошу.

Молчит.

– Доверяй мне, кошечка, – и целует.

Нежно, давая мне власть над собой. Я слышу грохот. Это падает мой последний бастион.

* * *

Пью чай и наблюдаю за тем, как играют желваки на челюсти Саида. Он говорит с юристом, который ведет наше дело против Антона. Не вслушиваюсь, но понимаю, что возникли какие-то трудности.

– По поджогу понятно, – сжимает переносицу, – что насчет аварии? Доказать как-то можно?

Собеседник что-то отвечает, мужчина поджимает недовольно губы.

– Угрозы? – хмурится, – подниму камеры и записи, может, найду что-то. Давай, звони, как прояснится.

И бросает телефон после сброса вызова на стол.

– Что-то не так? – спрашиваю и трогаю его при этом за руку.

Хочу оказать ему поддержку, любую – моральную, физическую. Он улыбается, притягивает меня со стулом вместе поближе к себе и целует ладонь.

– Все решаемо, кошка, – выдыхает как-то устало, под глазами темные круги.

И тут у меня в голове щелкает тумблер. Как же я могла забыть. Вскакиваю, как угорелая, бегу в коридор. Наклоняюсь и с облегчением обнаруживаю, что была права, мой телефон на месте. Достаю с видом победительницы и показываю выскочившему за мной следом жениху.

– Мой телефон! – кричу радостно, а затем поясняю ему, – тут же все – и сообщения с угрозами, и наши фотографии через окно. Причем Антон же даже не скрывался иногда – прямо со своего телефонного номера кидал их.

Брови Севиева приподнимаются, он забирает у меня телефон, включает его и пролистывает все мессенджеры.

– Умничка моя, – выглядит довольным, целует меня заботливо в лоб, – пойду юристу отзвонюсь, пусть решает.

Отходит в спальню переговорить. Только я собираюсь вернуться на кухню, как раздается трель дверного звонка. Смотрю от греха подальше сначала в глазок, но вижу там только Наталью. С недоумением открываю ей и вижу ее заплаканное и опухшее лицо.

– Рита, – всхлипывает жалобно и плачет, рукавом вытирая слезы на щеках, – помоги мне.

Я пару секунд стою в ступоре, а затем, коря себя за мягкосердечность, впускаю ее. В конце концов, ничего плохого она мне не делала. Не ее вина, что влюбилась в мудака из гнилой семейки.

– Проходи, – приглашаю внутрь, закрываю дверь.

– Я ненадолго, Рит, – глубоко дышит, пытается взять под контроль эмоции, чтобы что-то сказать мне, – насчет Антона. Прошу тебя…

И снова громкий плач, плавно перетекающий в истерику. С комнаты выглядывает Саид, хмуро смотрит на нас, а я глазами прошу оставить нас наедине. Он понятливо кивает и скрывается в недрах нашей квартиры. И я ему за это благодарна.

– Воды? – тяну ее на кухню и наливаю ей в бокал, протягиваю.

Она принимает его и судорожными глотками выпивает до дна.

– Я без него не смогу, – смотрит на меня своими заплаканными глазами, пытается взять за руки.

– Что ты от меня хочешь? – поглаживаю ее ладошки, сочувствуя, ведь малыш ни в чем не виноват.

– Ты же можешь как-то повлиять на своего мужика, – косится взглядом в сторону выхода из кухни, так, будто сейчас сам черт зайдет в двери, – я не сильная, Рит, совсем не такая, как ты, ребенка одна не потяну. А что будет с нами, – поглаживает плоский живот, – если Антона посадят надолго? А если пожизненное?

Ее страхи мне понятны, но простить парня за покушение на Саида и Риту не могу, вот если бы был в нашей жизни только поджог…

– У него отец есть, – возражаю, – и семья, они не бросят ребенка, помогать будут, родная кровь все же.

И на этом моменте ее прорывает. Она закрывает ладонями лицо и стонет, практически завывает. Усаживаю на стул, не знаю, что сказать ей.

– Меня уволили, – слышу сквозь ее завывания.

– В смысле? Шеф? – мои брови удивленно приподнимаются, не ожидала от него такого, ладно я, но Наташка то чем им помешала?

– Да, – всхлипывает, убирает руки, лицо совсем уже, как помидор, – отец Антона вообще сказал, что внук от подзаборной шавки ему не нужен. Это я цитирую, если что. Боже, что же мне делать…

Раскачивается, облокачиваясь о спинку стула.

– У меня есть накопления, – неуверенно начинаю говорить, – я могу тебе с деньгами помочь.

Другого варианта ей предложить не могу. То, что она просит, зависит не от меня. Юля из-за действий семьи Пархоменко потеряла память, у Саида проблемы с ногой, так что