— Смотри внимательно, — начал Кретос, — лагерь любого римского легиона похож на игрушку, которую боги могут зашвырнуть куда угодно, в самую малопригодную для жизни местность. И каждый раз он воздвигается по одной и той же схеме. Никого не интересует, как долго длился утомительный поход, — в конце дня римские легионеры буквально вытаскивают из рукавов своих туник военный лагерь.

Купец охотно объяснил мне все особенности устройства такого лагеря. Я же, услышав пояснения Кретоса, всерьез задумался о том, какое чудо может помочь толпе неорганизованных и недисциплинированных кельтов победить армию, способную на нечто подобное. Если бы раньше кто-то рассказал мне о том, что я сейчас видел своими глазами, я бы решил, будто надо мной решили подшутить.

Прошло несколько часов, а военный лагерь римлян уже превосходил любой оппидум кельтов своим устройством и способностью отражать нападения извне. Мне оставалось только удивляться. Солдаты десятого легиона шагали по пыльным дорогам несколько дней подряд не зная отдыха и смогли буквально за считанные часы возвести город там, где совсем недавно была всего лишь поросшая травой степь. Я боялся даже подумать о том, что произойдет, когда эти воины вместо лопат и топоров возьмут в руки свои гладиусы. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким жалким, беспомощным и бессильным.

По лицу Кретоса я понял, как сильно он расстроен. Он замолчал, его глаза стали еще печальнее. После довольно продолжительной паузы он сказал:

— Корисиос, все слухи, которыми полнится Генава, на самом деле чистая правда. Цезарь говорит только о Галлии Аурифера. Сейчас золото интересует легионеров даже больше, чем возможность развлечься с какой-нибудь смазливой шлюшкой. — Купец ненадолго задумался. Вдруг совершенно неожиданно для меня он добавил: — Мне бы следовало открыть в Галлии филиал своего торгового дома, чтобы обеспечивать легионеров теми продуктами, которыми они привыкли питаться у себя на родине. Но где, Корисиос? В глуши, в непроходимых болотах? Или рядом с каким-нибудь оппидумом? Где Цезарь разобьет лагерь поздней осенью, чтобы его легионеры могли перезимовать?

Похоже, Кретоса волновала вовсе не война. И даже не тот факт, что многие кельты, скорее всего, не дойдут до Атлантикуса. Купцу не давала покоя ускользавшая от него возможность неплохо заработать. Кретос хитро усмехнулся:

— Мне необходим человек, который поступил бы на службу к Цезарю и мог бы сообщать мне обо всех перемещениях его войск. Человек, достаточно умный, чтобы расспрашивать местных ремесленников и составлять для меня списки производимых ими изделий, а также фиксировать цены на них. Я должен иметь представление о том, какие товары в какой местности встречаются довольно редко и в то же время пользуются спросом. Мне необходимо знать стоимость изделий, произведенных в пределах определенной территории, и сумму, которую местные жители готовы заплатить за всевозможные товары, привезенные издалека.

Если честно, то я не мог понять моего старого знакомого. В ближайшее время Цезарь собирался напасть на земли кельтов, которые римляне называли Галлией, и по собственной инициативе развязать войну, а Кретос думал о том, как бы заработать деньги на чужих страданиях! Неужели я так и не научился разбираться в людях? Может быть, я чего-то не понимал? Похоже, купец прочитал мои мысли. Он положил руку мне на плечо, посмотрел прямо в глаза и сказал:

— Корисиос, пойми меня правильно. Я не полководец, я всего лишь Кретос — торговец из Массилии, продающий хорошее и не очень хорошее вино. У меня нет собственной армии. Я не могу помешать Цезарю выполнить его планы, на осуществление которых его толкают долги и честолюбие. Какой вывод следует сделать из только что сказанного? Если я не могу что-либо изменить, значит, нужно попытаться на этом как можно больше заработать. Корисиос, ты не в силах остановить ураган, который проносится над селениями и полями, полностью уничтожая их. Остается лишь попытаться пережить его. Не нужно быть великим мудрецом, чтобы понять это.

Что же, каждый из нас способен придумать вполне логичное оправдание своим действиям, идущим вразрез с общественной моралью и нашей собственной совестью. Я искренне улыбнулся Кретосу. Как бы там ни было, он проявил такт и оказался достаточно чутким, чтобы как можно деликатнее объяснить мне, какая судьба ожидала мой народ. Купец прекрасно понимал, какие сомнения и противоречивые чувства обуревали меня. Мы договорились вновь побеседовать о моей дальнейшей судьбе через несколько дней. Люсии общество Кретоса было явно неприятно. Однако она с удовольствием резвилась со своей матерью Афиной и не отходила от нее ни на шаг.

Некоторое время мы с Вандой ехали верхом вдоль Родана. Только сейчас я понял, что слишком много времени провел, сидя на холме с Кретосом и наблюдая за работой легионеров, возводивших лагерь. Начало смеркаться, поэтому мы решили, что будет гораздо разумнее продолжить поиски завтра. Если честно, то я уже начал сомневаться в том, что где-то поблизости был хотя бы один брод, который не контролировали бы солдаты десятого легиона или воины из вспомогательных войск Цезаря.

Возвращаясь в лагерь торговцев, мы еще раз проехали мимо снесенного моста через Родан. Вдоль берега заняли позиции аллоброгские и критские стрелки, а также балеарские воины с пращами. Вместе с ними на страже стояли римские легионеры. Одного взгляда на аллоброгов было достаточно, чтобы понять: они несли свою службу, но римляне им не особо нравились. А римляне, в свою очередь, небезосновательно относились с недоверием к аллоброгам, земли которых им удалось захватить. Ни один полководец ни за что на свете не отдал бы своим войскам приказ переночевать в оппидуме аллоброгов. Это кельтское племя было хорошо известно всей Римской империи благодаря своим спонтанным восстаниям против захватчиков.

Посередине реки над водой возвышались только остатки уходивших вертикально вниз и закрепленных на дне опор. Большинство поперечных перекладин уже демонтировали. Снимая доску за доской, рабочие перемещались назад, к своему берегу, являвшемуся частью провинции, принадлежавшей Римской империи. Вдоль Родана, выше и ниже по течению от того места, где совсем недавно был мост, собралось множество воинов вспомогательных войск и солдат десятого легиона. Они стояли плотной шеренгой, похожие на стену укрепления, сложенную из плоти и крови.

Эту ночь мы провели в шатре Нигера Фабия. Он много рассказывал нам о об Иудее, о живущих там людях, а также о боге, в которого верил Махес Тициан. Мысль о том, что наши судьбы вершит один-единственный бог, была для любого кельта, германца, римлянина или грека такой же привлекательной, как перспектива питаться всю жизнь не приправленной специями и солью кашей из пшена и сгущенным mulsum[24].

— Знаешь ли ты, Нигер Фабий, что все наши боги живут рядом с нами? В озерах, реках, рощах, болотах и лесных деревьях, в прозрачных источниках, в камнях и скалах. У нас несколько дюжин богов. Каждый кельт выбирает себе в покровители именно того бога, с которым ему легче всего найти общий язык. Ведь боги отличаются друг от друга. Одним безумно нравится то, что другие просто терпеть не могут. Один из наших богов любит выпить вина, другой обожает ездить верхом, кто-то защищает нас во время битв, а кто-то только и ждет удобного случая, чтобы сыграть с нами злую шутку. Но Махес утверждает, будто есть только один истинный бог. — Я разочарованно покачал головой.