У себя в палатке он сбросил парашютные лямки и разделся. Орр находился в Риме и должен был вернуться сегодня к вечеру из отпуска, который ему дали за то, что он утопил свой самолет в море близ Генуи. Нейтли, поди, уже складывает вещи, чтобы отправиться в Рим, как только вернется Орр. Он, конечно, на седьмом небе от счастья, что остался жив, и ждет не дождется минуты, когда снова начнет бесплодно и мучительно ухаживать за своей римской красоткой. Раздевшись догола, Йоссариан присел на койку отдохнуть — без одежды он чувствовал себя намного лучше. В одежде ему всегда было как-то не по себе. Потом он надел чистые трусики, тапочки и, перекинув через плечо купальное полотенце цвета хаки, отправился на пляж.

Тропинка из эскадрильи привела его на артиллерийскую позицию в лесу, о существовании которой он прежде не подозревал. Двое рядовых спали на мешках с песком. Третий ел гранат. Откусывая большие куски, он энергично работал челюстями и выплевывал косточки в кусты. Когда он жевал гранат, по его подбородку стекал пурпурный сок. Йоссариан углубился в лес, любовно поглаживая свой живот, будто желая убедиться, что все на месте. Вдруг на земле по обе стороны от тропинки он заметил полчища грибов, выросших после дождя. Они торчали из липкой земли, как пальцы мертвецов. Они росли в огромном изобилии, повсюду, куда хватало глаз. Их были тысячи, и они лезли из-под каждого куста. Казалось, они пухнут, раздуваются и множатся прямо у него на глазах. Он быстро зашагал прочь, охваченный мистическим ужасом, и не сбавлял ходу до тех пор, пока не почувствовал под ногами сухой песок. Теперь грибы остались позади. Он опасливо оглянулся, боясь, что сейчас увидит, как эти мягкие, безглазые, белые существа ползком преследуют его или карабкаются, извиваясь, по деревьям беспорядочной колышущейся массой.

На пляже было пустынно. Йоссариан слышал лишь неясное бормотание ручья, приглушенный шелест травы и кустарника за своей спиной, немые вздохи прозрачных волн. Прибой был слабым, вода — чистой и прохладной. Йоссариан оставил на песке вещи и вошел в воду сначала по колено, потом окунулся с головой. На горизонте тянулась едва видимая, окутанная зыбкой дымкой, узенькая полоска земли. Йоссариан лениво подплыл к плоту, подержался за край и неторопливо поплыл обратно, покуда ноги не коснулись песчаного дна. Здесь он несколько раз окунулся с головой в зеленоватую воду и почувствовал себя чистым и свежим. Потом он растянулся на песке лицом вниз и заснул. Мощный слитный гул десятков моторов ворвался в его сон, как грохот землетрясения: над самой головой шли самолеты, возвращавшиеся после налета на Болонью.

Он проснулся, зажмурился от легкой головной боли и открыл глаза, чтобы взглянуть на мир, бурлящий в хаосе — хаосе, в котором царил свой порядок. И ахнул от изумления при виде фантастического зрелища: двенадцать звеньев шли спокойно и уверенно, строго выдерживая строй. Картина была слишком необычная, чтобы в нее можно было поверить: не видно было даже самолетов с ранеными, торопившихся первыми зайти на посадку; не было поврежденных самолетов, плетущихся в хвосте; не было в воздухе и дыма сигнальных аварийных ракет. Все машины были на месте, — кроме его собственной. На мгновение он оцепенел: он почувствовал, что сходит с ума. Когда он понял, какую злую шутку сыграла с ним судьба, он чуть не расплакался. Он понял, что, видимо, облака закрыли цель до того, как самолеты успели сбросить бомбы, и, стало быть, налет на Болонью придется повторить.

Йоссариан ошибся. Облаков не было. Бомбы сбросили. Слетали спокойно, как «за молоком», — вражеских зениток в Болонье не оказалось вообще.

Штабные офицеры — капитан Пилтчард и капитан Рен — отвечали за координацию совместных боевых действий всех звеньев эскадрильи. Оба — невысокого роста, оба — незлобивые и спокойные, они обожали летать на боевые задания и молили судьбу и полковника Кэткарта не лишать их и впредь такого удовольствия. Они уже сделали сотню боевых вылетов и жаждали налетать еще одну. Они сами себя назначали на каждый вылет. Война была самым лучшим событием в их жизни, и они боялись, что ничего подобного с ними больше не повторится. Они исполняли свои обязанности скромно, сдержанно, без шума, изо всех сил стараясь ни с кем не портить добрых отношений. Они с готовностью улыбались каждому встречному. Говорили они невнятно, запинаясь. Но этим толковым, веселым, сноровистым ребятам легко было только друг с другом. При встрече с другими они отводили глаза, и даже с Йоссарианом они боялись встречаться взглядом, когда устроили собрание под открытым небом, чтобы при всех объявить Йоссариану выговор за то, что он заставил Малыша Сэмпсона повернуть обратно во время налета на Болонью.

— Ребята, — сказал капитан Пилтчард, застенчиво улыбаясь, — когда вы поворачиваете домой с полпути во время выполнения боевого задания, вы уж, пожалуйста, прежде удостоверьтесь, что стряслось действительно что-то серьезное. Ну а если какая-нибудь чепуха, вроде неисправности переговорного устройства или там что-нибудь еще вроде этого, тогда уж лучше не надо… Идет? Вот сейчас капитан Рен выступит, он хочет сказать подробнее по этому вопросу…

— Капитан Пилтчард прав, ребята, — сказал капитан Рен. — Вот и все, что я собирался вам сказать по этому вопросу. Сегодня мы, значит, наконец слетали на Болонью, и оказалось, что ничего страшного — слетали «за молоком». Все мы, понятно, малость того… нервничали и бомбили не бог весть как удачно. Ну ладно, теперь слушайте. Полковник Кэткарт разрешил нам слетать на Болонью еще разок. И уж завтра мы действительно сотрем в порошок их склады боеприпасов. Ну что вы на это скажете?

И чтобы доказать Йоссариану, что они не питают к нему злых чувств, они назначили его ведущим бомбардиром на машину Макуотта, поручив возглавить первое звено в завтрашнем налете на Болонью.

Йоссариан зашел на цель, как Хэвермейер, — уверенно, без всяких противозенитных маневров, и внезапно попал под такой огонь, что чуть не наложил в штаны. Да, их встретил плотный зенитный огонь! Итак, Йоссариана усыпили и заманили в ловушку. Теперь он должен сидеть как идиот и дожидаться, пока отвратительное черное облачко взрыва окутает его и перенесет на тот свет. И пока он не сбросил бомбы, ему не оставалось ничего другого, как глазеть в прицел, где тонкое перекрестие визирных нитей лежало на цели, как притянутое магнитом, в точности там, куда он навел, — над двором закамуфлированных складских помещений, как раз у цоколя первого здания. Самолет полз тягостно медленно. Йоссариан не мог унять дрожь во всем теле. До него то и дело доносилось: «бум-бум-бум-бум!» — слитные четырехтактные взрывы грохотали вокруг. И вдруг почти рядом с резким пронзительным «трах» разорвался одиночный снаряд. Тысячи молоточков застучали в голове Йоссариана. «Господи, помоги мне скорее отбомбиться», — взмолился он. Ему хотелось рыдать. Моторы гудели монотонно, как жирные ленивые мухи. Наконец индексы в прицеле пересеклись и восемь пятисотфунтовых бомб одна за другой пошли вниз. Самолет, став легче, бодро взмыл вверх. Йоссариан оторвался от прицела и, изогнувшись, посмотрел на индикатор слева. Когда стрелка коснулась нуля, он закрыл дверцы бомбового люка и срывающимся голосом крикнул в переговорное устройство: