Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я взял книжку:
– Спасибо, Быпа. Я ей новые корочки сделаю.
– Если хочешь, я тебе еще толстую книгу притащу. Под названием «Собор Парижской Богоматери». Только я еще ее не читал. Прочитаю и принесу.
И почему я раньше думал, что Быпа некрасивый? У него были такие хорошие коричневые глаза. Как у доброй лошади. Вы не смейтесь! У лошадей очень ласковые и красивые глаза.
И вообще лицо у Быпы было доброе. Почему кто-то придумал, что он хулиган?
Он снял ремень, обмотал вокруг пряжки.
– На. Поносил я… Хороший ремешочек. Хрыщ все подговаривал поменяться на ножик. Ну, я говорю: «Катись ты, чего пристал!..» Что я, стукнутый, что ли, меняться, если не мой ремень…
Не умели мы говорить друг другу хорошие слова. А так захотелось мне сказать Быпе что-то хорошее. И я сказал:
– Ну, ты тогда… носи уж его еще. Насовсем. У меня и так штаны не свалятся. Да ты не думай, что это я из-за книжки. Это я просто так…
И такую свою драгоценность я отдал сейчас легко и радостно, потому что Быпа мне нравился. Я только сказал еще:
– Ты смотри не меняйся с Хрыщом на ножик.
И Быпа опять сказал:
– Что я, стукнутый?
И мы вышли из дома и зашагали по горячей от солнца улице.
– Ты приходи завтра, – сказал я. – Знаешь какой бой будет! Как в книжке. Будто всё по правде. Придешь?
– Ага, – сказал он.
Он пришел, когда мы готовили к бою арену: обкладывали кирпичными обломками круг на земле и посыпали землю опилками. Опилки Манярка украдкой выгребала из шаткой завалинки нашего флигеля и приносила в подоле.
Петька Лапин выравнивал кирпичный круг. Он кончил работу, распрямился и головой зацепил Манярку: она проходила мимо. Опилки взметнулись желтым облаком и с ног до головы обсыпали Петьку.
Петька яростно взвыл, затряс головой и хотел треснуть Манярку.
– Ты! – сказал я. – Не трогай!
– Чего «ты»?! Чего «не трогай»? – закричал Петька. – А чего она опилками обсыпает! Обсыпать можно, а трогать нельзя, да? Заступаешься за невесту!
– Ты дурак, – сказал я. – Как разозлишься, так сразу всякую чепуху орешь. В тот раз мы с Майкой, когда играли, тебя на лестнице в плен взяли, и ты сразу закричал, что Майка – моя невеста. А сейчас – Манярка. Я же не турецкий султан, чтобы столько невест было.
– Не султан ты, а девичий пастух, – заявил Петька.
Я сказал, что он клизма и голова у него редькой вверх.
Петька перестал вытряхивать из-за ворота опилки и сообщил, что сейчас покажет мне «редьку».
– Покажи лучше мне, – вмешался Быпа и неторопливо расправил плечи. – А то Владька маленький, а ты вон какая оглобля.
– Ничего, Быпа. Я с ним сам, – сказал я.
Дыркнаб велел нам кончать перепалку и спросил, будем мы, в конце концов, играть или нет. Мы сказали, что будем.
Только Быпа отказался:
– У меня меча нет и щита. Я пока зрителем буду.
Майка и Манярка тоже были зрителями. Манярка – по молодости лет, а Майка сама так захотела. Последние дни она опять стала появляться в пестром нарядном платье, похожем на парашют, аккуратно причесанная и даже иногда с бантом. Я уже подумывал, не влюбиться ли снова.
– Я буду Валерия Мессала, – сказала Майка. – Буду сидеть и болеть за Спартака.
– Ух и достанется тебе, когда будет восстание! – злорадно сказал Петька.
– За что? – возмутился Марик. – Она же возлюбленная Спартака!
– Ну и что? Будем мы, что ли, разбираться? Как бросимся! Она ведь все равно рабовладелиха!
– Не «рабовладелиха», а «рабовладыня», – сказал Дыркнаб. – Я вот тебе брошусь!
Он отказался быть Спартаком, хотя мы его заранее выбрали.
– Кто смелее всех будет драться, тот и Спартак. Ясно?
И началась битва!
Мы сошлись шеренга на шеренгу, подняв подошвами тучу опилок. Я увидел перед собой щит Дыркнаба с нарисованным драконом, ударил по нему своим щитом, отбил чей-то меч…
Небо стало темно-красным, в голове взорвалась горячая бомба, и я оказался на земле.
Когда небо снова стало синим, я почувствовал, что меня поднимают за плечи, и сел. В голове гудело, как в нашей железной бочке, когда Дыркнаб бьет по ней колотушкой. Из носа густыми струями лилась на жестяной нагрудник темная кровь.
Меня снова положили. Манярка притащила воды. Намочили чью-то рубашку, положили на лицо. Помню, что я подчинялся, даже не стараясь ничего понять и без всякого страха.
Кровь постепенно унялась. С нагрудника стерли красные пятна. Я снова сел и лишь тогда узнал, что случилось.
Толька, дравшийся рядом со мной, замахнулся на Вовчика Сазанова. Широко замахнулся. И в этом замахе, отбросив руку назад, рубанул мне мечом по переносице.
Сейчас он стоял такой виноватый, каким я его никогда не видел.
– Это он нарочно, – заявил Петька Лапин. – Он с Владькой драться боится, а отомстить охота.
– Что вы, ребята… – сказал Толька и тихо заплакал.
– По-моему, это исключается, – сказал Марик. – Не мог он нарочно.
– Не мог, – сказал я. – Не реви, Толька.
– Если бы нарочно, я бы ему!.. – сурово заметил Быпа.
– Не надо, – сказал я.
– Здорово болит? – спросила Майка.
Я покачал головой. Болело не сильно, только я чувствовал, что переносица стремительно распухает.
Стали обсуждать, что делать. Одни говорили, что надо пойти домой и полежать. Другие утверждали, что домой идти не надо: мама перепугается, а может быть, всем еще и попадет за такую игру.
Гул в голове прошел, и я почувствовал себя героем. Я был ранен в гладиаторской битве! И мне хотелось быть героем до конца. Я заявил, что лежать не собираюсь, а лучше всем нам пойти искупаться, раз уж сражение пока не получилось. От купания все раны заживают.
Предложение моментально приняли.
– Только домой сбегаю, скажу, что на реку иду.
– Ты что? – изумился Дыркнаб. – Все еще не очухался? Тебя же из дома не выпустят больше!
– Выпустят. Меня мама никогда не держит.
– Ты на свой нос посмотри, – сказала Майка.
Я не мог посмотреть на свой нос. Кроме того, у нас с мамой была железная договоренность: если иду купаться, должен предупредить. Впрочем, я надеялся, что мама ушла к знакомым и я просто оставлю ей записку.