– И? – допытывался Видал, сверкая глазами.

– Я подумал, что это неплохая идея. Конечно, я понимаю, как это может выглядеть, Ракоши, но я не намеревался…

– К дьяволу все ваши намерения! – Видал отшвырнул Гамбетту и, сжав кулаки, процедил: – Что случилось, мать твою?

– Я… мы отправились в холмы.

Гамбетта вытер струйку крови, сочившуюся из уголка рта.

– Мы поцеловались несколько раз. Но все это невинно, совершенно невинно, поверьте… и потом когда я предложил, чтобы мы вернулись в кинотеатр, она… – Он тряхнул головой. – Она словно обезумела. Начала орать на меня. Выкрикивала такие непристойности… поверить невозможно. Я просто остолбенел. Не знаю, что с ней стряслось. Поэтому я и решил, что лучшим выходом будет привезти ее сюда.

– И? – спросил побелевший Видал.

Теодор съежился и, казалось, стал меньше ростом.

– Она продолжала вопить. Сказала, что не желает возвращаться. Принялась… рвать на себе одежду, пока… пока не осталась совсем голой. Я ехал со скоростью около сорока миль, и она попыталась выскочить из машины на полном ходу. Мне пришлось удерживать и ее, и руль. Автомобиль бросало из стороны в сторону, но Кариане, казалось, было все равно. Я изо всех сил нажал на тормоза и хотел схватить ее покрепче, но она вывернулась как змея.

– Где вы были, когда она выпрыгнула?

– Неподалеку от дома Беллоу. К тому времени как мне удалось выровнять машину и развернуться, она уже успела скрыться в зарослях. Я спустился с холма и облазил всю округу, но так и не нашел ее. – Что-то похожее на рыдание вырвалось у Гамбетты: – Дьявол побери, Ракоши! Я понятия не имел, что делать! Как я мог заявиться и сообщить, что ваша жена бегает по городу в чем мать родила?

– Вы отправились за помощью? Рассказали кому-нибудь?

Гамбетта покачал головой, и Видал ринулся во двор, где стоял «дузенберг».

– Куда вы, Ракоши? В полицию?

– Нет, – крикнул на бегу Видал, захлопывая дверцу. – Попытаюсь отыскать жену, да поможет мне Бог.

Гамбетта подбежал к машине.

– Возьмите меня с собой! Позвольте вам помочь! Видал развернул автомобиль и открыл противоположную дверцу. Гамбетта рухнул на сиденье.

– Мне жаль, Ракоши. Чертовски жаль!

Видал не ответил, сосредоточившись на темной дороге и склоне холма, где Гамбетта в последний раз видел Кариану. Если проезжающий водитель подберет ее голую, скандала не миновать. По спине Видала ползли струйки пота. Обычно тяжелые приступы случались вдалеке от Голливуда, в Лондоне или Париже. Там ее не знали, и огласки можно было избежать. Ранее, когда Кариана в очередном припадке буйства сбегала из Виллады, она всегда направлялась в Лос-Анджелес, где так легко затеряться, словно, несмотря на безумие, в ней еще теплилась искорка инстинкта самосохранения.

Но если Кариану найдут в Беверли-Хиллз, почти нет шансов, что она останется неузнанной. А когда к ней вернется рассудок, ей придется столкнуться с газетными заметками, грязными намеками, смешками и сплетнями. Ему необходимо отыскать ее и защитить. При одной мысли о том, что сделает с Карианой пресса, если история выплывет наружу, у него холодела кровь.

На поиски ушла вся ночь. Они обнаружили Кариану у подножия холма, где она сидела, словно нимфа, под гигантской елью. Кариана растянула ногу и, не в силах больше бежать, прикорнула на земле.

Заслышав шаги, Кариана повернула голову и непонимающе уставилась на мужчин подернутыми мутной пеленой глазами. Видал осторожно накинул смокинг на ее обнаженные плечи и поднял жену на руки. Страх и гнев куда-то испарились. Он ощущал лишь невероятную усталость. Скоро Кариана уснет, а потом, как эпилептик после припадка, не сумеет вспомнить, что произошло. Она в каком-то отношении счастливее его. Сам Видал не забудет ни мельчайшей детали. Ему придется выносить жалость Гамбетты. И написать доктору Гроссману, что состояние Карианы ухудшается.

Они наконец вернулись в Вилладу, и, дождавшись, пока Видал уложит жену в постель, Теодор, неловко переминаясь, спросил:

– Как часто это происходит, Видал?

Видал на глазах осунулся.

– Трудно сказать. Иногда раз в месяц. Иногда через полгода.

– Неужели ничего нельзя сделать? Она советовалась с докторами? С психиатрами?

– С кем только можно было. Единственный, кто немного помогает ей – швейцарец, имеющий клинику в Берне.

Гамбетта налил виски себе и водки Видалу.

– Ясно. Теперь я понимаю, почему ты отказался делать те фильмы и уехал в Европу.

Видал взял протянутый стакан и откинулся на спинку дивана. Плечи его устало поникли.

– Я думал, это поможет покончить с проклятым кошмаром.

– У всего существует конец, – философски заметил Гамбетта. – Другое дело, что мы не всегда знаем, каким он будет. – И, осторожно коснувшись руки Видала, добавил: – Что касается меня, то я уехал с премьеры, потому что неважно себя почувствовал. И отправился домой, спать. Это все, что я скажу остальным. А больше ничего не помню.

Дверь тихо закрылась за ним, а Ракоши еще долго сидел внизу, невидяще глядя в широкое окно, как кроваво-красное солнце поднимается над голливудскими холмами, окрашивая небо багрянцем.

После этого случая что-то изменилось в Кариане, словно миазмы мерзких воспоминаний по-прежнему льнули к ней, отказываясь выветриться. Ее зависимость от мужа стала полной и удручающе-абсолютной. Только сейчас Видал в полной мере осознал, на что обрек себя. Ежедневные истерические телефонные звонки заставляли его бросать все дела и ехать в Вилладу. Окончательно отчаявшись, он предложил жене взять в дом компаньонку. Хейзл Ренко, двадцатишестилетняя медсестра, имевшая опыт работы в психиатрии, к невероятному облегчению Видала, мгновенно подружилась со своей пациенткой.

Теперь он по крайней мере мог работать. Они с женой даже выезжали по вечерам и иногда принимали гостей. Провели уик-энд в горах Эрроухед и еще один на скачках в Санта-Аните. В душе Видала снова пробудились слабые ростки надежды.

Позвонили, когда Видал уехал на натурные съемки в Неваду. Жара была невыносимой, и он, мокрый от пота и донельзя раздраженный, подошел к телефону. Это оказалась Хейзл. В его отсутствие Кариану вновь поглотила пропасть амнезии, а припадки были настолько сильными, что ни Хейзл, ни Чей не могли с ней справиться.

Видал немедленно вернулся в Вилладу. Целую неделю он почти не спал и не ел. Вместе с Хейзл они не дали Кариане исчезнуть из дома. Она так буйствовала, сыпала такими оскорблениями, что потрясла даже его. В доме не осталось ни одного целого зеркала, ни одной неразбитой вазы.

Наконец все кончилось так же внезапно, как началось. Вымотанная и измученная, Кариана пришла в себя, ошеломленно моргая, как человек, выступивший из мрака на яркий свет. Муж уложил ее в постель и позвонил доктору Гроссману.