Всей правды Диме знать не надо. Она уже слишком хорошо изучила его рыцарскую натуру, чтобы понимать: он, не задумываясь, пошлет Гончарова лесом ради неё. Уступит ей место в труппе. И загубит этим свою актерскую карьеру. Нет уж, этот театр просто создан для него: лучший в России, с гениальным режиссером, шикарной труппой, аншлагами и заграничными гастролями. Дима должен туда попасть. Да и Ася не может, просто не имеет права отказаться от своего шанса. Она не так талантлива, другой такой возможности у неё может просто не быть.

– Почему? – Ася эхом вернула Диме его вопрос. Задумалась для вида. – Да потому, что мне тридцать, а тебе двадцать три.

– Мне пофиг, ты же знаешь, – он зло встряхнул головой. Любимый упрямый Димка.

– Зато мне не пофиг, – жестко сказала Ася. Вот сейчас очень важно, чтобы он ей поверил. И пусть она не гениальная актриса, но прекрасно знает: лучший способ быть убедительной – добавить в актерскую игру правды. Даже маленький кусочек настоящего способен спрятать за собой ложь, убедить зрителей в реальности происходящего. А ей очень надо было убедить Диму.

– А знаешь, почему мне не пофиг? Потому что возраст – это не просто цифры в паспорте. Я взрослая женщина, Варламов. Я не девчонка, которая хочет просто весело провести время. Да, меня очень тянет к тебе, но это не настоящее чувство. Это просто гормоны. У нас был классный секс, спасибо тебе за это, но на сексе семью не построишь. А мне нужна семья. Я хочу замуж и…ребенка.

У Аси неожиданно сорвался голос. Вот он, тот кусочек правды, обоюдоострый нож, которым она сейчас режет не только Димку, но и себя. Ведь за эти дни она вросла в него так, что приходится отрывать с кровью.

– Вот скажи мне, Варламов, что ты знаешь об организме тридцатилетних женщин? Ты, наверное, не в курсе, что в этом возрасте уже давно пора беременеть и рожать, а я все ерундой страдаю, кручу бессмысленные романы с парнем на семь лет меня младше. И не ври мне, что ты бы хотел жениться и заделать мне ребенка. Может и хотел бы, но лет через десять. А у меня к тому времени уже детородная функция засохнет и отвалится.

Ася перевела дух. Варламов потрясенно молчал.

– И ты бы видел свое лицо, – продолжала она безжалостно, – когда подумал, что я беременна. На нём такой ужас был, что мне аж противно стало. И я не виню тебе, прекрасно понимаю, что ты еще слишком молодой для того, чтобы быть отцом. А я уже готова стать мамой, и…

– Что ж ты тогда за своего хрена замуж не вышла? – перебил её Варламов.

– Он…он не хотел детей, – Ася надеялась, что её ложь не выглядит уж слишком топорно.

Дима молчал, и она продолжила:

– Прости, но у меня правда не так много времени, чтобы тратить его на наши бессмысленные отношения.

Ася еле выговорила эти оскорбительные слова, зная, как больно ими ранит Диму. Но другого выхода не было. Иначе он попытается бороться за неё, а этого нельзя допустить.

– Ты. Права, – Дима с трудом выталкивал из себя слова. – Я не готов сейчас к детям. Я не смогу.

– Я знаю, знаю, мой хороший, – сердце Аси сжалось от непрошеной нежности. Зачем она в него влюбилась? Ну вот зачем?

– Но я хочу быть с тобой, – он в упор уставился на неё. – Ты нужна мне.

– А мне нужен муж и отец моих детей. И это не ты, Дим. Прости, – Асе было вдвойне больно от того, что эти слова были правдой.

Не удержавшись, она подошла к Варламову и крепко, изо всех сил обняла его на прощанье. Дима молчал, его трясло – широкие плечи судорожно подрагивали под Асиными ладонями.

Ася опустила на кухонный стол ключи – и они неуместно громко звякнули в оглушительной тишине.

– Если сможешь, давай попробуем обо всем забыть. Нам еще работать вместе.

Не дождавшись от Димы ответа, она пошла в прихожую и начала обуваться. Такси уже ждало у подъезда. Накинула шубу, взяла сумку с вещами.

– Ася, не уходи…

– Я не могу, Дим, я правда не могу.

– Если уйдешь сейчас, я никогда не прощу.

– Знаю.

Ася медленно провела пальцами по Диминой щеке, вдыхая, как наркоман, его запах. Так хочется поцеловать, но нельзя. Иначе она просто не сможет уйти.

Дима выдрался из её рук и изо всей силы вмазал кулаком по стене. Потом еще и еще раз, до крови сбивая костяшки пальцев. Он молчал, и от этого его безумное лицо выглядело еще страшнее.

Ася выскочила из квартиры, помчалась вниз по ступенькам и, упав на заднее сиденье такси, тихонько заскулила от боли, раздирающей все внутренности. Кажется, даже заплакала, хотя была уверена, что слез больше не осталось. Она все сделала правильно, но почему же тогда так невыносимо хочется удавиться?

–Привет.

–Привет.

Холодное равнодушное приветствие двух коллег, которых не связывает ничего, кроме работы. Она же этого и хотела, правда? Так боялась, что Димка станет скандалить и выяснять отношения, боялась явной ненависти и злости, но в очередной раз его недооценила. Ася не знала, как он пережил ночь после их разговора и сколько ему пришлось в себе переломать и перекорежить, чтобы на следующий день прийти в театр с таким абсолютно спокойным лицом. И только содранные костяшки пальцев напоминали о том, что ей не привиделся тот дикий всплеск животной ярости, когда он крушил стену.

Ссадины прошли быстро, уже через неделю Ася, бросая украдкой взгляд на Димины руки, видела лишь еле заметные следы от ударов. Вот бы в душе все так же быстро заживало!

У Аси болело внутри всё, она так привыкла к этой непрекращающейся тупой боли, что даже, наверное, запереживала бы, пропади она вдруг.

Вдвоем с болью они просыпались, одевались и ехали в театр, вместе с ней изображали там спокойного и счастливого человека, абсолютно равнодушного к своему партнеру по спектаклю. А вечера они на пару с болью проводили совсем зажигательно: покупали пиццу в забегаловке возле гостиницы и съедали ровно половину, лежа в постели и читая романы Агаты Кристи. От холодных элегантных детективов веяло туманной Англией и многовековым спокойствием. В них были сдержанные умные люди, и справедливость всегда торжествовала над несправедливостью, восстанавливая тем самым гармонию в мире.

Асе гармония была очень нужна, а раз в жизни её не было, приходилось искать в книгах.

Начитавшись, она включала много раз смотренные фильмы любимых режиссеров: Тарковского, Феллини, Бергмана – и глядела в экран до тех пор, пока не начинали слипаться глаза. Засыпала, просыпалась – и все начиналось сначала.

Ася лишь делала вид, что живет, но ровно до того момента, пока она не выходила на сцену. Смешно, но именно тут, прикрываясь чужой личностью, как маской, она вдруг начинала ощущать себя собой. Может потому, что на сцене Дима не делал вид, что её нет. Он играл с ней как обычно – в полную силу, и это было огромным счастьем. Наверное, только благодаря этому Ася до сих пор не развалилась на кусочки.