«Скорее, мой подвижный интеллект», – ответил я и выдал ей собственное полуминутное определение подвижного интеллекта и того, чем он отличается от IQ.

«Так ты собираешься тренироваться всего три месяца? А почему только три?»

«Это и так в три раза дольше, чем длилось большинство исследований в данной области, – ответил я. – Кроме того, мне же придется делать еще много чего. По-моему, если тренинг требует от человека резко изменить привычную жизнь, да еще на годы, никто не станет этим заниматься. А я хочу, чтобы моя тренинговая схема была обоснованной и реалистичной».

«А если твой подвижный интеллект в результате и правда разовьется, как ты определишь, какой подход сработал эффективнее всего?»

«Не думаю, что это имеет большое значение. Я же не провожу научное исследование с целью определения наиболее эффективной части тренинговой программы. Сама идея, что интеллект можно увеличить, еще очень нова, и я просто хочу убедиться, что это вообще реально. Так что мне нужна лишь самая общая картина. Вот если все, что я задумал, не даст никакого эффекта, это действительно будет очень печально».

Так, оживленно беседуя, мы с Пэтси дошли до автостоянки. Мой тренер открыла фургон и положила сумку с инвентарем в багажник. А потом я услышал вопрос, который задавали абсолютно все, в том числе мой редактор и литературный агент:

«А что если твоя схема и правда не сработает?»

«Ну, это тоже будет интересный вывод, – сказал я. – Как я уже говорил, я не провожу научного исследования. Я же делаю все в одиночку. Однако если я три месяца прозанимаюсь на стадионе, вряд ли я не стану хоть немного сильнее физически, верно? Так что, если повышение подвижного интеллекта вообще возможно, то, скорее всего, три месяца занятий всеми отобранными мной когнитивными упражнениями тоже приведут хоть к каким-нибудь улучшениям. В общем, посмотрим».

Я играл на гитаре со своего тринадцатого дня рождения, когда отец подарил мне дешевую, подержанную и деформированную акустическую гитару. Будучи студентом, я даже сколотил панк-группу под названием Mutations (среди наших главных хитов мне запомнилось три: «I Hate You», «I Want Your Body» и «Electrocutes»). Но семечко музыкальной фантазии проклюнулось в моем мозгу только летом перед выпускным курсом в университете, когда в рамках программы работы за рубежом я полтора месяца наклеивал ярлыки на корешки книг в одной из лондонских библиотек.

Однажды парень-лондонец, с которым я подружился тем летом, пригласил меня провести выходные в загородном доме его семьи, и в один из дней мы отправились в гости к его дяде, жившему неподалеку. Когда мы вошли, я увидел лысого человека среднего возраста – это и был дядя моего друга, – сидевшего на деревянном стуле и игравшего на инструменте странной неправильной формы, напоминавшем что-то вроде укороченной версии классической гитары. Корпус по форме больше напоминал слезу, чем женское тело, как у гитары. Задняя стенка была округлой и выпуклой, словно арбуз; эф – украшен сложной резьбой в средневековом стиле; участок с колками располагался по отношению к грифу под углом в девяносто градусов. Инструмент выглядел на редкость древним и таинственным, и музыка, которую из него извлекал этот человек, отличалась от всего, что я раньше слышал: она была глубокой, запоминающейся и убийственно красивой.

Так я познакомился с лютней эпохи Возрождения. И тут же влюбился. Как двое людей, встретившись у стойки бара, иногда сразу понимают, что нашли величайшую любовь своей жизни, так и я мгновенно почувствовал: когда я стану старым и лысым, как этот дядька, я куплю себе такой инструмент и научусь на нем играть. Рядом на столе будет стоять стакан с хересом, в глубине комнаты – маячить обожающая меня любовница, в камине – потрескивать огонь, а у моих ног устроится пара старых английских овчарок.

Эта прекрасная картина хранилась в глубинах моей памяти долгие десятилетия, словно спящая цикада; и вот волосы на моей голове начали редеть… Теперь же, узнав об исследованиях Гленна Шелленберга, посвященных тому, как влияет обучение музыке на интеллект, я понял: настало время моей лютни.

Но где, черт возьми, купить лютню и где найти учителя, который будет давать уроки игры на этом необычном инструменте? С той давней первой встречи в английской глубинке я больше не видел ни одной лютни. Их не продают в Guitar Center. Полазив по сайтам Craigslist и eBay, я нашел всего несколько инструментов, которые предлагались на продажу довольно далеко от Нью-Йорка, – все ручной работы, стоимостью не меньше 1800 долларов. Самая дорогая лютня имела цену больше трех тысяч. Тратить такие деньги я был не готов, поэтому решил начать с поиска наставника, надеясь, что смогу взять инструмент у него в аренду. На сайте Lute Society я обнаружил список педагогов, обучающих игре на лютне и живущих по всей Европе, Южной и Северной Америке и в Японии, но в Нью-Йорке их оказалось всего двое – причем один жил на Манхэттене. Я написал ему по электронной почте. Звали его Майкл Калверт. Парень был родом из Англии, раньше гастролировал по Европе и Южной Америке с концертами (он играет на лютне и классической гитаре), а теперь уже много лет дает уроки музыки. После письма я поговорил с Майклом по телефону, и он пообещал узнать, не согласится ли кто-нибудь в Нью-Йорке сдать мне лютню в аренду, но через пару недель позвонил и сказал, что никого не нашел.

А потом я увидел рекламу на Сraigslist: женщина по имени Тереза, жившая в краю пенсильванских голландцев, в паре часов езды от моего дома, продавала лютню всего за 445 долларов. Мне столь низкая цена показалась сомнительной, но Калверт заявил, что ему знакома пакистанская компания, которая производит эти инструменты. Новая лютня стоит около 900 долларов, и такой вариант идеально подходит для начинающих. А еще он посмотрел на фотографии инструмента, присланные мне Терезой, и сказал, что тот выглядит отлично. Итак, дождливым сентябрьским днем я отправился в Бетел, чтобы на автозаправке Валеро встретиться с продавщицей лютни.

Сидя за одним из двух столиков в крошечной кафешке на заправочной станции, я узнал, что Тереза в молодости серьезно занималась старинной музыкой и выступала на Манхэттене как певица и инструменталистка, а потом встретила парня, который оказался меннонитом, и уехала за ним в Пенсильванию, где вышла за него замуж и родила детей. Теперь они разошлись, Тереза страшно скучает по Манхэттену и пытается начать новую жизнь. А поскольку на лютне она больше не играет, вот и решила продать инструмент. Женщина открыла футляр. Я абсолютно не разбираюсь в лютнях, но вид был поистине великолепный. Дотронувшись до струн, я услышал звуки, сразу напомнившие мне те, которые привели меня в восторг много лет назад. Тереза отдала мне также инструкцию, запасной набор струн и тюнер. Я, словно какой-то покупатель наркоты, заплатил ей наличными 445 баксов, и мы разъехались по домам.

В ожидании своего первого урока игры на лютне я принялся искать человека, который обучит меня практике медитативного сосредоточения. Когда мне было 20 с небольшим, я однажды воскресным днем отправился в буддийский храм в Чикаго; мне хотелось своими глазами увидеть, что представляет собой эта медитация. С десяток людей (включая меня самого) молча сидели, скрестив ноги, на холодном каменном полу, а между нами медленно прохаживался какой-то парень в свободной черной одежде. Примерно через час я начал клевать носом и вскоре почувствовал довольно сильный удар по голове. Парень в черном стоял надо мной, держа в руках деревянную палку, плоскую, как линейка. Он неодобрительно посмотрел на меня и продолжил ходить туда-сюда. Как я потом узнал, в дзен-буддизме, по крайней мере в некоторых его направлениях, это считалось стандартной практикой удержания в рамках медитации. Но мне хватило. Больше я в тот храм не ходил.