Сильнее всего оно проявлялось снаружи, когда он шел от КПП к корпусу. Но и здесь, в здании, это ощущение пару раз давало о себе знать. Николай совсем не удивлялся своему сумасшествию. Видимо, это разговаривал с ним его внутренний голос.

«Так что же ты хочешь подсказать мне? Может, вот это?»

Он ударил шваброй по радиатору батареи, и тот отозвался низким колокольным звоном. Малютин явственно услышал за стеной перепуганный писк, за которым последовала минута тишины. Он ударил еще и еще раз, и все здание наполнилось гулом. Когда шуршание раздалось снова, оно уже было чуть дальше по коридору. А еще через минуту вообще раздалось с противоположного его конца. После этого стало тихо.

– Куда же вы? Испугались? Правильно. Я хомо сапиенс. Царь зверей. Мудрый и справедливый хозяин планеты Земля.

Голос в голове между тем исчез.

Но и существа исчезли с концом. Видимо, не были настроены на конфликт. Так он и не смог разглядеть их получше. Может, и не было в них ничего опасного.

Назад он вышел, не без труда открыв изнутри слегка заржавевший замок парадной двери. Теперь, имея путь к отступлению, он продолжил осмотр здания. Но пистолет держал под рукой.

Перед глазами у него стояли следы, похожие на человеческие, – с записи, сделанной беспилотником. Тогда он был почти уверен в их природе. Теперь сомневался. Марсианские каналы тоже очень похожи на русла рек, но не являются ими.

Это могли быть следы любой твари, и не обязательно крупной. И не обязательно человекоподобной.

***

Он вернулся к своим через два часа, грязный и уставший как собака. Сбросил со спины рюкзак и уселся на пустой ящик. Дождь кончился, но наружу никто пока носа высовывать не собирался.

– Я все там перерыл… Подробный отчет… пришлю по почте. Чего же эти сукины гады нигде не оставили двери открытыми? И вот что я могу сказать. Звери сюда заходят. Но мелкие. А люди… пока не вижу никаких следов.

– Ты отвечаешь за свои слова? – язвительно переспросил майор.

– Головой. Это место заброшено с войны. Все снаружи заросло дикой травой, а внутри – паутиной. Ничего особо опасного я не встретил. Порукой тому то, что я жив. И никакой рации. Никаких приборов сложнее степлера. Только дайте пожрать, пожалуйста.

– Ты как раз к ужину, – Токарев хлопнул его по плечу и провел в будку охраны.

Его показное добросердечие не могло обмануть бывшего биолога. «Наверно, хотят, чтобы попробовал первым, вот и подводят к столу».

«Псина» была уже освежевана и выпотрошена. Ее расчлененный труп лежал снаружи под навесом. А здесь, внутри, глаза щипало от дыма. Походный мангал – по сути, просто железный ящик – чадил и дымил, но мясо успело не только подрумяниться, но и слегка почернеть.

Боец с неуставной бородой как раз нарезал большие сочащиеся кровью куски здоровенным ножом. Остальные сидели и стояли вокруг. Все уже были в сборе. Даже те, кто уходили к дальним корпусам, уже вернулись – с разбросом в полчаса. Все были живы, без единой царапины. Но и не нашли ничего. Поэтому настроение у людей было не ахти. Видимо, из-за этого паханы и решили устроить этот пир.

Увешанные оружием, в разгрузках, пэвэошники выглядели куда более грозно, чем в поселке. Резкими были их голоса, суровым выражение лиц. У Николая сами собой сложились в голове стихи на манер известного рок-хита:

Дальше он еще не сочинил. Но там было бы про госдолг США и про масонов.

«А чё? Если бы доллар рухнул – мало никому не показалось бы, особенно всяким Ротшильдам и Рокфеллерам. Ведь всем было известно, что этот госдолг тянул Америку в пропасть, как гиря, жить не давал, проклятущий, поэтому они на всех рыпались, как бешеные собаки, и несли кругом свою безнравственную демократию».

Так по телевизору и в Интернете говорили. Сам же он жил как-то в стороне от политики, плюя и на левых, и на правых, и на центровых.

За окном неаппетитной грудой лежали на бетоне внутренности – сердце, легкие, змея кишок, огромный желудок.

«Туда бы и человек поместился».

– Вы его дезактивировали? – спросил Малютин, прежде чем откусить кусок. Он знал, что у них была с собой не только питьевая вода, но и целый бак технической.

– Промыли и внутри, и снаружи. Да расслабься. Она же не в Москве жила, которая, как и раньше, всё отравляет, – сказал полковник Бунчук, откупоривая фляжку, судя по всему с коньяком. – А за городом чистый воздух, природа, то да сё…

Он снял сапоги и вытянул ноги, положив их на табуретку.

Малютин не разделял их уверенности в том, что в одном месте воздух может быть грязным, а за тридцать километров – уже чистым. И все же от мяса не отказался. Оно оказалось жестким, как подошва, и с трудом поддавалось ножу, но, если посолить, было вполне съедобным. Для тех, у кого еще не все зубы выпали.

– Хомячить можно, – глянув на показания радиометра, объявил он.

Больше всего дряни скапливается в лимфоузлах, щитовидной железе, желудке и кишках. Тот, кто сегодня был дежурным по кухне, кое-какой опыт явно имел, но зря он не удалил все кости. В них скапливается меньше, чем в кишечнике, но куда больше, чем в мышцах. Хорошо еще, что догадались тщательно снять шкуру – толстую, будто дубленую.

Осмотрев кусок вырезки из задней части туши, Малютин не заметил каких-то дегенеративных изменений – например, кровоизлияний. Конечно, эти существа наверняка имели куда более высокую радиорезистентность, чем люди. Никто еще не видел, как они умирали от лучевой болезни. Но полностью иммунными они быть не могли, это противоречило бы и физике, и химии, и биологии.

Только после проверки мяса радиометром бойцы принялись за еду. Заправлял все тот же бородач. После осточертевших консервов люди набросились на монстрятину, как волки. Резали ножами и тут же ели руками, вытирая их об себя, не думая о каких-то тонкостях этикета.

Это было самонадеянно, если не глупо, но они привыкли жить в ситуации постоянного риска, когда жизнь – копейка, а судьба – индейка.

– Печень и другие субпродукты только не жрите, – произнес Николай с набитым ртом. – Это смерть. В них все что угодно может скопиться. Может быть, долгоживущие радионуклиды типа стронция. Или соли тяжелых металлов. Или неизвестный биологический токсин. Или даже летальная доза полезного витамина.

На его глазах немолодой, а может, рано постаревший вояка с седыми усами и сизой щетиной на подбородке – судя по чертам лица, уроженец Кавказа – побледнел и стал отплевываться. Похоже, уже успел поесть печёнки.

Видя, что от него никто больше ничего не требует, Малютин полностью занялся едой. Остальные не отставали. За какие-то полчаса самые лучшие части туши исчезли в их желудках.