– Аппарат, который стоит больше миллиона фунтов стерлингов? Хотите, чтобы какой-нибудь погонщик верблюдов на него помочился? Это дикие люди! Непредсказуемые!

Я спросил, что они надеются найти, чего им хотелось бы. Американец сказал, что хочет найти камеру неприличных иероглифов. Немец сказал, что тоже надеется обнаружить камеру – но камеру, о которой мечтают все египтологи, – с неограбленным гробом. Студенты сказали то же самое. Англичанин, к которому отчасти вернулась спесь, сказал, что он лично желает, чтобы раз и навсегда был положен конец всей этой осточертевшей белиберде и вздору.

– Вероятнее всего, мы выкопаем в этой силосной башне пару резных безделушек ценой три шиллинга с половиной на блошином рынке. Но по крайней мере, все на этом кончится.

– Так зачем рисковать? – спросил я. – Аппаратурой на миллион фунтов стерлингов? Чем оправдано такое капиталовложение?

– Осторожно! – Немец приложил ко мне свою улыбку, как кончик кнутовища. – Такие вопросы нельзя задавать в полевой обстановке.

– Действительно, – подтвердил американец. – Такие вопросы мы еще услышим дома. Послать меня сюда стоит столько, что Стэнфорд сам мог построить на эти деньги пирамиду.

– Вот-вот! На что рассчитывают у вас дома? Почему…

Я не закончил. Полотняный пиджак соскользнул с колен немца, и тут объяснились загадочные эманации за столом: одна его рука с длинными ногтями держала мясистую лапу американца, другая – руку сидевшего рядом египетского студента. Все взгляды дипломатично обратились от этого маленького ручного стриптиза к стаканам, орешкам и т. п. Англичанин же решил обратиться к моему вопросу.

– Вы спрашиваете, каковы здесь ставки, верно? Что у нас на кону? Ну что ж, выложим на стол наши пирамидные фишки.

Он смахнул в сторону скорлупу.

– Для начала позвольте мне перечислить некоторые Известные Переуступаемые Активы. Пирамида – многомерное бюро стандартов, всеязычных и универсальных, предназначенное для хранения и передачи таких абсолютных величин, как чертов дюйм, один миллион которых удобно укладывается в длину нашей полярной оси, а также длина чертовой земной окружности, вес земного шара, длина не только солнечного года и сидерического года, но и високосного… не говоря уже о расстоянии до Солнца и чертовой прецессии земной оси с периодом двадцать шесть тысяч девятьсот двадцать лет, которой объясняется предварение равноденствий. Мы на заре эпохи Водолея, понимаете? Залезши глубже в наш каменный сейф, мы находим такие ценные депозиты, как начатки планиметрии, стереометрии и зародыш тригонометрии; и может быть, важнее, чем все эти земные меры, расстояния и веса, вместе взятые, три величайших математических фокуса: во-первых, конечно, «пи», этот постоянный, но, видимо, не окончательный ключ к окружности. Во-вторых, «фи», золотой прямоугольник, коробка передач нашей эстетики, позволяющая гармонично и бесконечно, не срывая зубцов на шестернях, переходить от двух третей к трем пятым, к пяти восьмым, к восьми тринадцатым и так далее. Понимаете? И третье – теорема Пифагора, которая, по сути, есть умный сплав первых двух находок и Пифагору может быть приписана с такими же основаниями, с какими рождение соула – Эрику Клэптону.

– Браво! – Немец захлопал в ладоши, но англичанин разгорячился и не отреагировал.

– Предполагаемые Фонды обещают не меньшую выручку. Если информацию пирамиды мы пока что можем воспринять и оценить только в наших терминах и в меру нашего понимания, то сколько же содержится в этом чертовом пятиграннике того, что мы еще не способны увидеть? Скажем, народ, достаточно изучивший Солнце, чтобы использовать его лучи и отражения – даже его периодические пятна и их воздействие, – такой народ не подал бы нам мысль как-то по-новому использовать мощь Солнца? Ну? Звоним в Министерство энергетики! Или народ, знавший астрономию настолько точно, что проложил каменный туннель параллельно нашей оси, направленной в беззвездное место космоса, или продолжил радиус от центра Земли через вершину этой каменной указки до звезды в Плеядах, на которую старинные рисунки указывают как на центр, вокруг которого вращаются остальные шесть звезд созвездия и, возможно, наше Солнце тоже, – этот народ не дал бы пары полезных советов НАСА? Звоним туда и в Министерство внутренних дел, в ООН, в Пентагон. Что такое для Пентагона несколько миллиардов на научные исследования, если он получит в свое распоряжение луч, настолько тонкий, что режет гранит с ювелирной точностью, и при этом настолько мощный, что может утопить целый континент и отправить его в ил и тину мифологии?

– Исследование не менее ценное, чем работа над ядерной бомбой, – поддержал его американец.

– Но будем откровенны, друзья. Вышесказанное – всего лишь вексель, посулы, чтобы привлечь бюрократов. А истинное сокровище, о котором страстно мечтают пирамидиоты в заветнейших камерах своих сердец – даже если не говорят об этом в своих заявках, – оно в графе «К получению».

Видение этого бесценного приза заставило его подняться. Он постоял, шатаясь, с дрожащим подбородком, потом раскинул руки, словно обращался ко всему свету.

– Кое-что нам должны. Долг ясно засвидетельствован в шраме от стертого. Нам недодали и с бухгалтерскими книгами бесстыдно мухлевали. Это очевидно даже самому тупому аудитору – наше падение пытаются прикрыть. Целый столбец стерт и записан поверх, и подчистка старательно скрывалась мошенниками-бухгалтерами, от Геродота до Арнольда Тойнби! Но при всей их ловкости долг все равно кажет себя – чертовы восемнадцать с половиной минут пустого жужжания[116], говорящего о том, что утаили нечто важное – нет, необходимое! – из положенного нам. Сколько у нас сперли? Из наших душ, из нашего ума? Как получилось, что тот же вид, который создал этот грандиозный храм, теперь распоряжается им как дурацким туристским аттракционом, предлагая задохшееся пиво и непредсказуемых бандюг, которые расхаживают у меня за окном в темных очках, с револьверами?

Он нашел свою точку. Его голос гремел в баре, как у Оливье в шекспировской тираде.

– Я требую объяснения! Клянусь небом, мне как человеку обязаны дать точный отчет, я имею право на честный аудит!

Это был крик от имени всех, кому недодано, крик из бездны социального протеста, космического вдохновения и задохшегося пива. Он больше не смотрел на нас. Он круто повернулся и вышел, величественно шатаясь. Его проводили рукоплесканиями.

Когда рецензии на речь англичанина закончились, я хотел узнать побольше о результатах космическо-лучевого зондирования, но упоминание о новых постояльцах с револьверами вывело собутыльников на тему Арафата. Человека, не слишком любимого, как я понял; даже студенты-мусульмане неодобрительно отозвались о партизанском вожде. Немец разругал его безжалостно.

– Штурмовик в душе, подлый террорист с лимузином. – Он снял очки и потер переносицу – Я был на Мюнхенских играх, когда они убили израильских спортсменов, прекрасных парней. Борцов, я помню. Подлость! Признаюсь вам: при случае я насыпал бы в его кофе толченого стекла, если бы они провозили мимо меня тележку в холле.