Караулить пасеку приходилось от большого медведя. Один раз он уже пробрался на луг и разломал пять ульев. И с тех пор частенько наведывался заглянуть, нельзя ли еще позаимствовать у колхозников меду?

Игнатка совсем не собирался трусить, когда остался один. Был жаркий солнечный день. Над лугом золотыми пульками проносились пчелы, порхали разноцветные бабочки.

Игнатке было весело. Он знал, что медведь не полезет разорять ульи среди бела дня. А главное, отец оставил Игнатке свое ружье. В случае чего можно выпалить из него – хоть в воздух. В горах эхо. Такой грохот пойдет по скалам, что зверь сломя голову кинется назад в тайгу.

Игнатка сварил себе в казанке похлебку и так плотно наелся, что тут же у костра и заснул. Когда проснулся, солнце было уже за горой.

Игнатка подумал:

«Вот и славно, что поспал. Ночь-то ведь придется сидеть».

Он встал, размялся и пошел в шалаш – за ружьем.

Среди шалаша лежала колодина – вместо стола. Отец всегда клал на нее патроны: чтобы не отсырели на земле.

На коло дине лежали отцово огниво, трут, складной нож, ложки, плошки. А патронов не было. Игнатка обыскал весь шалаш. Патронов нигде не было. И ружье было не заряжено.

Значит, отец выложил из своей сумки огниво, нож, всякие другие вещи, а патроны забыл.

Вот тут-то Игнатка и затрясся: медведь придет, а пугнуть его нечем.

Игнатка хотел сейчас же бежать вниз, в деревню. Но где там: уж вечер, до темноты не поспеешь.

Да и ребята узнают. Девчонки засмеют. На всю жизнь прослывешь трусом.

Лучше и не жить тогда. Лучше пусть медведь задавит.

«А может быть, и не задавит, – подумал Игнатка. – Может быть, выдумаю что-нибудь».

Тут он немножко успокоился. Взял длинную толстую веревку. Весной, когда отец ульи привозил, они были обвязаны этой веревкой; с тех пор она и валялась в шалаше без дела. Взял веревку и побежал с ней в тайгу, на опушку. Собрал кучу сушняка, обвязал веревкой и поволок к шалашу. Целую груду дров натаскал: всю ночь надо костер жечь. У огня зверь не нападет.

А ульи? Разорит медведь ульи, – отец в ответе будет.

Игнатка с тревогой взглянул на гору. Там, над тайгой, вились три ворона.

Игнатка знал, что это значит.

Воронам бы сейчас уже спать надо, а они вьются. И молча! Значит, за медведем следят, медведь на охоту вышел.

Вороны приближались: медведь спускался с горы.

Игнатка опять схватил веревку и побежал к проходу. У самого прохода лежал сутунок – короткое, толстое бревно. Игнатка подложил под него конец веревки, обошел сутунок и что было силы навалился на него плечом.

Сутунок был так тяжел, так вдавился в землю, что парнишке с трудом удалось раскачать его и сдвинуть с места. Когда конец веревки показался с другой стороны, Игнатка перекинул ее через сутунок и завязал на нем крепким узлом.

Потом на другом конце сделал большую «мертвую» петлю и положил ее на землю как раз в проходе. С одного бока подставил сучок – приподнял петлю.

Теперь кто бы ни сунулся в проход, непременно должен попасть ногой в петлю. Проход был узкий, с одной его стороны отвесно поднимался камень, с другой – обрывалась пропасть.

Быстро темнело, воронов уж не было видно. Игнатка побежал разжигать костер.

И вот началась ночь – страшная ночь.

* * *

Игнатка сидел у огня и трусил. Весь мир погрузился в ночь – огромную, черную. Даже звезд не было видно. Месяц взойдет – и зайдет где-то за горой.

Игнатка вздрагивал каждый раз, как из невидимой тайги доносился какой-нибудь треск. И каждую минуту ждал, что раздастся ужасный рев. Медведь попадет в петлю и придет в ярость.

Веревка толстая, прочная. Сразу ее не оборвать. Тогда Игнатка начнет кидать в зверя горящие головни.

В конце концов медведь сорвется и удерет.

Или кинется на Игнатку. Ничего не известно.

Не так долга летняя ночь, но Игнатка не чаял уже дожить до утра. Наконец он заметил, что огонь костра понемногу стал бледнеть. Занималась заря.

Когда совсем рассвело, Игнатка потушил бесполезный теперь костер: днем его свет не отпугнет зверя.

Игнатка устал ужасно. Но лечь вздремнуть нечего было и думать: медведь может прийти и утром.

От шалаша был хорошо виден проход. Игнатка не спускал с него глаз. Время было уже и отцу возвращаться.

Вдруг из-за камня выдвинулась большая, лобастая башка зверя.

Медведь повел носом, блеснул на Игнат-ку чуть видными в густой шерсти глазками и двинулся вперед, Огромный, мохнатый – страшилище…

Игнатка помертвел со страху. Бежать ему было некуда.

Медведь развалистым шагом спокойно подвигался вперед.

Вдруг он сразу остановился и как-то странно подкинул задом.

«Петля!» – вспомнил Игнатка.

Медведь повернулся боком, и теперь было видно, как на приподнятой его правой задней ноге натянулась веревка.

Игнатка вскочил. Страх мигом отпустил его; теперь медведь ничего не мог ему сделать: он был на привязи.

Но Игнатка плохо знал чудовищную силу зверя: медведь напрягся и медленно двинулся вперед.

Тяжелый сутунок покатился за ним.

Зверь яростно дрыгал ногой, чтобы освободиться от непрошеного груза.

Но толстая веревка выдержала.

Поняв бесполезность усилий, медведь сел. Посидел, покрутил толстой башкой, беспокойно нюхая воздух. И вдруг, точно внезапно что-то сообразив, вскочил, повернулся и со всех ног бросился назад – в проход.

И опять веревка натянулась и сильно дернула его за лапу. Медведь растянулся на земле.

Игнатка прыснул со смеху.

Но зверь уже встал. Обернулся и начал обнюхивать веревку.

«Что ему стоит перегрызть ее? – опять со страхом подумал Игнатка. – Он теперь так разозлился, что…»

Но медведь даже и не глядел в его сторону. Обнюхивая веревку, он дошел до сутунка. Вот он – враг, что схватил его за ногу и не дает идти.

Медведь молча, яростно облапил сутунок. И поднялся с ним на дыбы так легко, точно это был сноп соломы.

Разинув рот, Игнатка смотрел, как медведь стоймя пошел, крепко держа в объятиях тяжелый сутунок. Веревка опутывала ему ноги.

До края пропасти было всего несколько шагов. Медведь сделал их, неуклюже ворочая толстое свое туловище.

Дошел до края обрыва и бросил в пропасть свою тяжелую ношу.

Медведь успел еще опуститься на все четыре лапы и с любопытством заглянуть вниз: наверно, хотел полюбоваться, как его ненавистный враг разобьется на дне о камни.