В девять часов пять минут Эдите уже сидела напротив Валдиса Струги, разглядывая его маловыразительное лицо, серые глаза, слушая, как он бесстрастно диктует в телефонную трубку:

— Зеленого цвета легковой автомобиль, «Москвич-412», последней модели, номер? — И Струга повернулся к Эдите.

Она назвала номер, Струга повторил его в трубку.

Тут зазвонил второй телефон, и Струга прижал трубку к свободному уху.

— Да, товарищ полковник! — сказал он во вторую трубку.

— Она сейчас у меня. Доложу вам, как только приду к определенным выводам. В данный момент составляется анкета.

Струга повесил трубку, его лицо обрело выразительность, но то была чисто официальная выразительность. Его подгоняли, это ему не нравилось, его раздражали всякие понукания, протежирования и тому подобное. Но с этим приходилось мириться.

— Номер шасси, номер мотора, — проговорил он. — Впрочем, этого вы не знаете?

— Не знаю.

— Выясним в автоинспекции.

Уже были получены справки из морга, травматологической поликлиники. Просмотрен список задержанных лиц. И никаких следов Эдмунда Берза.

Анкета составлялась долго и утомительно.

— Рост?

— Метр восемьдесят.

— Вес?

— Семьдесят три килограмма.

— Цвет волос?

— Белесые.

— Глаза?

— Серые.

— Брови?

— Прямые, скорее светлые.

— Нос?

— Прямой, слегка вздернутый, немного скошен вправо, щеки впалые, рот — средней величины. Губы — полные, уши — обычные, средней величины.

Заурядный тип, про себя подумал Струга, продолжая делать отметки. Такой же заурядный, как я. И вес и рост совпадают. А вслух сказал:

— Прошу вас ответить как можно точнее, это особенно важно при опознании.

— Как вы сказали? — Эдите встревожило слово «опознание».

— Не думаю, что дойдет до этого, — словно извиняясь, поспешил добавить Струга. Словечко выскочило помимо воли. — Но как раз эти мелочи для нас много значат. Какие у него зубы? Есть ли вставные?

Теперь Струга убедился, что сидевшая перед ним женщина чувствительна по натуре. В разговоре с ней придется выбирать слова, а то, чего доброго, ударится в слезы. Струга избегал говорить «был». Более обнадеживающе звучали глагольные формы настоящего времени. Для нее он по-прежнему «есть», а не «был».

— Зубы? Две золотые коронки с правой стороны. Два передних зуба с пломбой.

— Где золотые коронки? Нельзя ли уточнить?

Господи, да когда же этому придет конец, подумала Эдите. Вместо того, чтобы сразу приняться за розыск, он изводит кипы бумаги. Но, должно быть, так нужно. Она напрягла память и сказала:

— Золотая коронка на малом коренном зубе с правой стороны, дальше — искусственный зуб, затем — опять коронка. И еще один вставной. Все с правой стороны. Но о расположении двух последних сказать не берусь.

— Шрамы? Есть у него какие-нибудь шрамы?

— На правой руке, у самого предплечья есть один шрам.

— Так, особые приметы, — как бы про себя обронил Струга.

— А как велик этот шрам?

— В ширину ладони. Потом еще на правой стороне живота, внизу — одним словом, там, где остаются шрамы после операции аппендицита.

Струга с известной долей симпатии посмотрел на женщину.

Она отвечала толково, сразу схватывая то, что от нее требовалось. А такое случалось не так уж часто.

— Операция была давно?

— Девять лет назад.

— Пальцы все целы?

— Пальцы у него все целы. Только во всю длину мизинца левой руки зубчатый шрам.

— Ну, так! Теперь скажите, какими болезнями он болел? Страдал ли от каких-либо хронических недомоганий?

Эдите задумалась. Она колебалась, представит ли интерес подобный пустяк для милиции.

— У моего мужа подагра, — наконец сказала она.

— Как — подагра? — встрепенулся Струга.

Болезни имели громадное значение. Иной раз труп находили изуродованным до неузнаваемости, но следы, оставленные болезнью, по-прежнему были на нем.

Струга в свое время разыскивал сердечников, разыскивал он неврастеников и психопатов, разыскивал ревматиков с отложением солей в суставах, разыскивал людей с язвой в желудке, с камнями в печени, разыскивал страдающих геморроем и диабетом, гнался по пятам за морфинистами и венериками, отыскивал пораженных экземой и раком. У каждого рано или поздно заводится своя болезнь, и человек носит ее при себе усерднее, чем паспорт. Подагрики попадались реже, а Струга в последнее время был особенно чуток к подагрикам, их он разыскивал истово, с жаром душевным, точно родных или близких. Он знал по себе боль и муки подагры. Что ни говори, а болезнь сближает, уж это точно, и в розыски подагриков Струга вкладывал гораздо больше рвения, чем требовала служба.

— Да, подагра, — повторила Эдите. — Это, знаете, болевые ощущения и деформация большого пальца на ноге. У него в том месте кость стала узловатой. Оттого он выбирал свободную обувь.

Струга ощутил в большом пальце правой ноги знакомую тупую, потягивающую боль и чуть ли даже неприятный зуд. У него-то кость пока не деформировалась. Только-только начинала. Оно и понятно — Берз на три года старше.

— Он курит? — спросил Струга.

— Нет, бросил.

— Бегать ему надо, — посоветовал Струга. — Очень помогает при подагре. Побольше движений.

— Он играет в теннис. Зимой — горные лыжи.

— А на лыжах хорошо катается? — спросил Струга исключительно из любопытства. Просто захотелось узнать.

— Зимой мы были на Кавказе, — уклончиво ответила Эдите.

— Где именно?

— В Терсколе.

— И как там горы?

— Посмотришь — дух захватывает. Местами отвесные, как стены. — Эдите впервые в это утро улыбнулась. — С нашими горами не сравнить.

Отклонившись от анкеты, разговор стал более непринужденным.

— Да, Терскол! — со вздохом мечтательно молвил Струга и глянул в окно. Золотые кроны лип на бульваре дымились в лучах солнца. — Ну, а теперь вернемся к нашим делам. Скажите, как он одет?

— Черные брюки в полоску, — Эдите говорила медленно, стараясь поточнее припомнить костюм мужа. — Темносерый пиджак, темно-серая шерстяная рубашка. Плетеный кожаный ремешок. Носки черные. Да, пожалуй, надел черные, хотя могу и ошибиться. Ботинки тоже черные, тупоносые.

При этих словах Струга опять вздохнул, но уже не мечтательно.

— Белье?

— Белье он не любил. Ни трикотажные рубашки, ни майки, а уж тем более теплое белье. Трусы и только. Больше на нем ничего не было.

— Плащ?

— Да, плащ серый, югославский, на клетчатой подкладке. Подкладка в черно-красную клетку — как шотландский плед. На молнии.

— А что в карманах?

— Ничего особенного. Автомобильные документы. В бумажнике — паспорт. Членская книжка Союза архитекторов. Рублей сорок денег. Еще самописка, перочинный ножик, носовой платок, клетчатый. Наверное, пол-дюжины карандашей, записная книжка, пара фломастеров. Возможно, он все это держал в малом багажничке. Возможно, по карманам были еще кое-какие мелочи. Не знаю.

— Военный билет?

— Нет, военный билет при себе не носил, по-моему, он и сейчас лежит в ящике стола, хотя не проверяла. Это важно? Приду домой, посмотрю и позвоню вам.

Струга пробежал глазами отмеченные данные. Теперь Эдмунд Берз,