— Эй, вот и прекрасно. Из меня получится прекрасный учитель. — Он улыбнулся ей еще шире и не выказал ни малейшего намерения уйти. Наоборот, он протянул ей руку, блеснув при этом запястьем с усыпанными бриллиантами часами «роллекс». — Меня зовут Джонатан.

Обескураженная этим внезапным знакомством, она тоже сказала «Привет!» и пожала ему руку. Теперь, когда дело дошло до имен, она понимала, что бегство просто так невозможно. Она оказалась права, особенно когда он выяснил, что она из Лондона, что, по понятиям мужского населения Лос-Анджелеса, обладало едва ли не тачкой же значимостью, как силиконовые груди.

— Вот это да! — Он выглядел очень довольным и откинул прядь густых светлых волос, которая послушно распалась на идеально ровный пробор. — У меня там основная база для одного из моих бизнесов.

Она криво усмехнулась. Было совершенно очевидно, что теперь он ждет, чтобы она спросила его, каким именно бизнесом он занимается, но ей ничего не хотелось у него спрашивать. Она и раньше встречала в барах мужчин типа Джонатана. Этот тип, который вечно появляется ниоткуда, когда ее друзья на минутку отлучаются в туалет и она остается одна, тип мужчин, которые считают, что лучший способ с ней познакомиться — это беспрерывно говорить о себе, причем без конца и с придыханием. Тип мужчин, с которыми она всегда вынуждена была в конце концов проводить ночь, потому что у нее никогда не хватало мужества сказать им, чтобы они убирались вон. К счастью или, наоборот, к несчастью, смотря, с чьей стороны подходить — ее или Джонатана, — в данном случае ей даже не пришлось ни о чем спрашивать. Застенчивость не относилась к числу главных черт его характера, и, без всякого поощрения с ее стороны, он преспокойно ударился в монолог о своем обширном и успешном интернет-бизнесе, связанном с перевозкой грузов.

Как оказалось, Джонатан был интернет-миллионером — молодым, самоуверенным и хвастливым, — и Фрэнки понадобилось не так много времени, чтобы узнать все о наличии у него дома в Беверли-Хиллз, об еще одном недавно купленном трехэтажном доме в Майами, о том, что теперь он собирается поменять свой «Мерседес Спортс» на новый «Ягуар», и о том, какое удовольствие он получает, катаясь на своем скоростном катере, который стоит на причале в Маринадель-Рей. Но сколь бы ни была прекрасной нарисованная им картина безбрежного благополучия, она не поддалась соблазну и не загорелась желанием услышать от него слова: «И все это может стать твоим», потому что хотела поговорить только с Рилли. Она ждала, пока Джонатан сделает паузу и она сможет вставить слово и выразить ему свои сожаления, но паузы с его стороны словно бы и не предвиделось. Вместо этого он продолжал свой монолог безостановочно и бесконечно. Фрэнки почти физически ощущала, как проходит минута за минутой. Если бы у нее был компьютер, она могла бы передать ему сообщение: заткнись-наконец-чертов-интернет-миллионер.

— А может быть, вы согласитесь когда-нибудь со мной пообедать? У меня прекрасный стол в ресторане «Азия де Куба» на бульваре Мондриан. — Несмотря на свой тридцатилетний возраст, красивую внешность и видимое процветание, Джонатан был на удивление одинок.

— Вы знаете, в данный момент я несколько занята. — Итак, она отвергла миллионера. И к тому же такого симпатичного. Родители ей этого никогда не простят.

— И я не могу даже соблазнить вас на танец?

Кажется, этот парень вообще никогда не сдается.

— Думаю, что нет, но, если честно, я действительно ужасно танцую.

— Честно?

Их разговор напоминал игру в теннис. Слова летали туда и сюда. Вот если бы она могла найти какой-нибудь веский довод или вытащить из колоды какой-нибудь козырь.

Она почувствовала на своей талии чью-то руку.

— Может, потанцуем?

Рилли. Фрэнки почувствовала, как в ее желудке начались спазмы. Она подняла глаза и увидела, что он внимательно смотрит ей в лицо и в его глазах играет смешинка. Она тоже почувствовала, как непроизвольно улыбается, и, забыв про Джонатана, который стоял и едва ли не впервые в своей жизни не знал, что сказать, услышала голос — свой собственный голос:

— С большим удовольствием.

— Надеюсь, я здесь ничему не помешал?

— Слава богу, что ты помешал, а то я бы тут простояла, как приклеенная, всю ночь.

— Да-да, у тебя был такой вид, словно тебя пора было спасать.

— В некотором смысле.

Взявшись за руки, они подошли к краю танцплощадки и сделали несколько пробных шажков. И она, которая могла вальсировать с закрытыми глазами, вдруг начала путаться в собственных ногах.

— Прошу прощения, у меня что-то не получается. — Она в растерянности вздохнула и поднялась на цыпочки.

— У тебя все получится просто прекрасно. Главное быть естественной.

Она робко заулыбалась. Одному Господу Богу известно, почему она так нервничает. Это просто сумасшествие, она ведет себя, как подросток, а не как женщина двадцати девяти лет от роду. Она посмотрела на свои ноги, пытаясь сконцентрироваться на ритме музыки. Это было очень трудно, потому что в основном она слышала биение своего собственного сердца.

— Опс! Пардон! — Черт, она наступила ему на ногу. Уже во второй раз.

— Прекрати извиняться, — сказал он. — Расслабься. — Он сжал ее руку и повел в танце вперед, потом внезапно поднял руку и закружил перед собой.

Его внезапная близость застала ее врасплох, и она почувствовала, что краснеет. И беспомощно попыталась придумать, что бы такое сказать, чтобы вернуть себя в нормальное состояние, то есть бесстрастное и беззаботное, или хотя бы немного успокоиться. То есть обрести то, что с точностью до наоборот она чувствовала в данный момент.

— Может, ты придвинешься поближе? — спросила она робко. Черт, что это она такое спрашивает? Звучит, как будто она сама к нему клеится. — Прошу прощения… — Она осеклась, потому что поняла, что снова извиняется. — То есть я хотела сказать…

— Ты хотела сказать, что я просто замечательный танцор? — Он насмешливо усмехнулся.

Она оценила его шутку и была благодарна ему за то, что он не стал придираться к ее дурацким словам.

— Да-да, я именно это хотела сказать. — То есть именно этого она как раз и не хотела сказать.

— Меня отец научил. Когда я был еще ребенком, он постоянно брал меня на родео, а после этого всегда бывали танцы.

— Так ты из Техаса? — Это объясняло, почему он все время носит ковбойскую шляпу.

— Я там родился. Мы переехали в Нью-Йорк, когда мне было тринадцать. И моя семья все еще живет на восточном побережье.

Впитывая полученную информацию, как губка, Фрэнки ничего не сказала в ответ. Вместо этого она позволила музыке себя подхватить и почувствовала, как к ней возвращается самообладание. Они двигались взад-вперед, и каждый шаг делал ее все более раскованной, пока наконец у него вообще не отпала необходимость ее вести, потому что вести начала она, и, сжимая его руку, она сама вертелась под его рукой.