— Это сильное колдовство, не трогай!

Марк кивнул. Он не собирался это трогать. Они обошли круг и подошли к дальней нише. Да, там был орел.

— Возьми светильник, — шепнул Марк.

Он взялся за древко, и сейчас же ему пришла мысль, что последним римлянином, касавшимся этого истертого, запачканного древка, был его отец. Странная крепкая связующая нить протянулась через годы. Марк сжимал древко, как талисман.

— Держи светильник повыше, вот так.

Эска повиновался, свободной рукой придерживая древко, чтобы Марк мог действовать обеими руками. Удобнее было бы, конечно, положить древко на пол и отделять орла, стоя на коленях, но у обоих было ощущение, что лучше оставаться на ногах: на коленях они отдались бы во власть Неведомого. Свет упал на шляпки четырех бронзовых гвоздиков, проходивших сквозь когти орла и через перекрещенные молнии, прикреплявших орла к древку. Вытянуть их ничего бы не стоило, если бы они не приржавели в своих гнездах. Безуспешно попытавшись вытащить их пальцами, Марк принялся орудовать кинжалом. Гвоздики поддались, но вылезали медленно. Работа требовала времени, а разве могли они рассчитывать на долгое пребывание здесь, в этом зловещем месте, где, казалось, в любую минуту может прыгнуть на спину притаившийся зверь. Наконец удалось вынуть один гвоздь, и, сунув его в пояс, Марк принялся за второй. Снова внутри у него заныло от паники, и снова он подавил ее. Торопиться было нельзя, стоит начать торопиться, и работа пойдет прахом. У него мелькнула мысль вынести орла вместе с древком, спрятать где-нибудь в зарослях вереска и там, на чистом воздухе, докончить дело. Нет, снять орла надо — целиком с древком в тайник, который они выбрали, его не спрячешь. Времени у них в обрез, без света работать быстро невозможно, а зажечь свет на открытом воздухе нельзя: он мог их выдать, как бы они его ни заслоняли. Здесь — единственное место, где им никто не помешает (если не случится ничего непредвиденного, жрецы не появятся до следующей полуночи). То есть не помешают люди.

Марк почувствовал, что задыхается. «Спокойно, — сказал он себе. — Дыши спокойно. Не торопись». Вывалился второй гвоздь, его он тоже убрал в пояс. Эска повернул древко, и Марк принялся за следующий гвоздь. Третий. Этот вышел легче. Марк взялся за четвертый — и последний, — но почему-то стало хуже видно. Или это ему только показалось? Он поднял голову и увидел блестящее от пота лицо Эски. Свет и в самом деле ослабел, и пока он смотрел, крохотное пламя начало опадать все ниже, ниже, и со всех сторон стал надвигаться мрак.

Что это? Спертый воздух, или плохой фитиль, или… Марк настойчиво проговорил:

— Думай про Свет! Эска, думай про Свет!

При этих словах пламя и вовсе превратилось в синюю искорку. Он слышал тяжелое дыхание Эски, со свистом вырывавшееся из расширенных ноздрей; сердце у Марка неистово забилось, он ощутил, как тянутся к нему пальцы тьмы, как стены и потолок тоже придвигаются ближе, душат, точно холодная мягкая рука, зажавшая нос и рот. Он вдруг пришел к чудовищному убеждению, что прохода больше нет. Нет кожаного занавеса, отделяющего их от внешнего мира; со всех сторон их накрывает земляной холм, а выхода нет. Нет!

Тьма мягко прикоснулась к нему. Он собрал все силы, напряг волю, пытаясь отодвинуть от себя холодные камни, стены, избавиться от мерзкого ощущения удушья. Он и сам, как велел Эске, думал про Свет, думал изо всех оставшихся сил, мысленно наполняя пещеру светом, — ярким, сильным, который вливался в каждую щелку. Ему вспомнился поток закатного солнца, льющегося в окно спальни в Каллеве. Эска, Волчок и Коттия пришли тогда навестить его в тяжелую минуту. Сейчас он вызвал его в памяти — золотой поток, Свет Митры. Он направил его на темноту, отодвигая ее назад, назад…

Он не знал, сколько простоял так, но наконец увидел, как синяя искорка сделалась ярче, опять ослабела, а затем взметнулась вверх, сделалась ярким и четким пламенем. Наверное, дело было в фитиле… Марк дышал неровно, прерывисто, пот стекал по его лицу, по груди. Он взглянул на Эску, тот — на него, ни один не произнес ни слова. Марк снова взялся за четвертый гвоздь. Этот оказался самым упорным. Но и он поддался его усилиям. Орел и молнии очутились у Марка в руках. Он судорожно перевел дыхание и спрятал кинжал в ножны. Ему захотелось отшвырнуть древко и ринуться очертя голову на свежий воздух. Но Марк обуздал себя, взял древко у Эски и поставил его назад в нишу, а молнии и бронзовые гвозди положил на пол рядом и тогда только повернул к выходу, неся орла на согнутом локте.

Эска вынул ветку вереска из-за пояса и со светильником в руке последовал за ним, он шел задом наперед, разметая веткой оставленные ими следы. А Марк знал, что его следы узнать легко — до сих пор, как ни старался, он немного приволакивал правую ногу.

Обойти гробницу показалось им делом очень долгим, каждые несколько шагов Эска торопливо бросал взгляд на круг с топором, как будто это была змея, готовая напасть. Наконец они добрались до проема, ведущего в длинный коридор, и пошли по нему. Эска все так же орудовал вереском, Марк двигался боком вдоль стены, прикрывая спину свою и друга. Эска почти закрывал собой светильник, который нес в руке, и свет падал только на каменный пол и мелькающую ветку, а тень Эски заслоняла обратный путь, так что каждый раз Марк ступал на край темноты. Коридор показался им теперь гораздо длиннее, настолько длинным, что Марком овладела новая кошмарная идея: либо коридоров два и они выбрали не тот, либо после того как они вошли, у коридора не стало конца.

Но конец был на месте, гигантская тень Эски упала вдруг на тюленью шкуру. Они пришли.

— Приготовься потушить свет, — сказал Марк.

Эска оглянулся, не говоря ни слова. Марк взялся за занавеску, и тут же наступила непроницаемая тьма.

Марк медленно, осторожно отодвинул шкуру, напряженно вслушиваясь и всматриваясь — не грозит ли им новая опасность, затем оба, согнувшись, выскользнули наружу. Марк опустил занавеску на место и положил руку Эске на плечо; он стоял так, впивая большими глотками чистый ночной воздух, насыщенный запахами болотного мирта и соленым привкусом моря, и глядел на затуманенные звезды. Ему казалось, что они провели в темноте много часов, но звезды успели лишь чуть-чуть переместиться в своих орбитах с тех пор, как они вошли в святилище. Зарницы все еще сверкали над холмами. Он почувствовал, что Эска дрожит с ног до головы, как лошадь, почуявшая пожар, и сжал ему плечо.

— Мы выбрались, — сказал он. — Мы справились. Все позади. Держись, дружище.

Эска ответил ему тихим прерывистым смехом, похожим на вздох:

— Меня почему-то тошнит.

— Меня тоже, — отозвался Марк. — Но сейчас не время. Мы не должны задерживаться тут, а то как бы нас не застали жрецы. Пошли.

Они опять перевалили через холмы, а потом, далеко обойдя селение, вышли к крутому лесистому склону над мрачным берегом озера. Они вышли в месте, где ольшаник сбегал вниз, до самой воды по косе, состоявшей из жесткого дерна и валунов. Они остановились, не выходя из ольшаника, и Эска торопливо разделся.