— По-вашему, я должен ей отдать земельные участки?

— Зачем же так сразу отдавать, — пожал плечами Кравчинский.—Для начала надо выяснить, что это за участки. И что собой представляют дворцы, покроенные неизвестно кем, без вашего согласия.

Предложение было разумным, с какой стороны ни посмотри. Хлестов после недолгого размышления вынужден был это признать. Кравчинский предложил отправиться в Горелово прямо сейчас. Благо жара спала, и до наступления темноты можно обернуться туда-сюда. Финансист не горел желанием срываться с места и отправляться в сельскую местность, но настойчивый Аполлон убедил его, что затягивать с разрешением вопроса слишком опасно.

Петр Васильевич решил отправиться в Горелово на собственном «мерседесе» и в сопровождении трех охранников, хотя Кравчинский предлагал ему свои услуги. По всему было видно, что Хлестов не доверяет расторопным молодым людям, ни с того ни с сего вдруг решившим принять деятельное участие в его судьбе. Неодобрительно смотрел он и на машину, одолженную друзьями у его супруги. Тем не менее Аполлон без всякого стеснения пристроился в хвост автомобилю финансиста и не выпускал его из виду, пока путешественники ехали по асфальтированной трассе. Дорога позволяла развить приличную скорость, а Петр Васильевич, судя по всему, очень торопился. Впрочем, ему все равно пришлось умерить пыл, когда «мерседесы» свернули на проселочную дорогу. Эта выбитая колесами колея не предназначалась Для излишне торопливых. Зато пылища поднялась такая, что Кравчинский всерьез опасался потерять машину финансиста из виду. К счастью, все обошлось: и пыль спала, и с «мерседесами» пока ничего страшного не случилось. Как вскоре выяснилось — до поры.

Вспышка последовала в тот самый момент, когда проселочная дорога вильнула в заросли. До сих пор Ярослав наблюдал это странное свечение только ночью, но вынужден был признать, что и днем оно производит весьма солидное впечатление. Во всяком случае, ослепленный Кравчинский едва не выпустил руль из рук, а когда открыл глаза, то обнаружил в своих руках вожжи. Метаморфоза была настолько разительной, что Аполлон невольно вскрикнул. Лошади на этот вскрик отреагировали соответственно — ускорили ход и едва не обогнали запряженную четверней шикарную императорскую карету. То, что карета именно императорская, ни у Кравчинского, ни у Кузнецова не возникло никаких сомнений. Свою пару рысаков Аполлон все-таки удержал в рамках придворного этикета и обернулся к развалившемуся на подушках тарантаса поручику Друбичу. Впрочем, возможно, этот экипаж назывался как-то по-другому. Но в любом случае крыши у него не было, что позволяло его пассажирам без помех обозревать окрестности.

Произошедшие с «мерседесом» перемены друзей насторожили, ибо со старушкой «Ладой» подобных метаморфоз не случалось. Однако, обсудив проблему, они пришли к выводу, что, скорее всего, так оно и должно быть. «Мерседес» принадлежал императрице, более того, он наверняка не в первый раз попадает в зону отчуждения и очень хорошо известен оракулу. А уж во что его трансформировать — в телегу, карету или тарантас, компьютер решает по ситуации. Видимо, граф Калиостро и поручик Друбич чином не вышли, чтобы разъезжать в каретах. Тем не менее на одежду оракул не поскупился. Ярослав уныло разглядывал высокие кожаные сапоги и вздыхал о новеньких кроссовках, за которые, между прочим, были уплачены немалые деньги. Если так будет продолжаться и дальше, то совсем не богатый детектив Кузнецов рискует остаться без штанов и без обуви. Кравчинский же от своего черного кафтана был в полном восторге. Поэтической натуре Аполлона льстило, что оракул, похоже, признал за ним право называться графом Калиостро и одеваться соответствующим образом.

Карета покатила к дворцу, где прежде останавливалась императрица. Воспользовавшись счастливой случайностью, поручик Друбич выскочил из тарантаса и наведался к дереву, где хранилось изъятое у фон Дорна сокровище. Диадема лежала на месте, и Ярослав недолго думая положил ее в карман Преображенского мундира. После чего друзья продолжили свой путь, без труда нагнав тяжелую и неповоротливую императорскую карету.

Встречать императора высыпала вся дворцовая челядь, числом никак не менее тридцати человек. Финансист отреагировал на ликование слуг с достоинством, присущим только истинному монарху. То есть никак. Не поворачивая головы в сторону суетящейся дворни, он проследовал во дворец в сопровождении трех бравых преображенцев, надежно страховавших тылы государя. Друбич с Калиостро, передоверив коней и тарантас конюхам, нехотя последовали за императором. Надо сказать, что и снаружи и внутри императорский дворец превосходил по всем параметрам графский. Вместо дурацких амуров здесь гостей приветствовал расправивший крылья для державного полета двуглавый орел, цепко державший в лапах скипетр и державу. Позолоты на мебели было столько, что от нее рябило в глазах. Ярославу показалось, что при отделке этого дворца оракулу явно изменило чувство вкуса и он переборщил с украшениями. Впрочем, не исключено, что компьютер просто выбрал неудачный образец для подражания и во всем виноваты дизайнеры восемнадцатого века, потакавшие без меры извращенным вкусам своих сановных заказчиков.

Его императорское величество Петр Васильевич Хлестов в изнеможении опустился в кресло, очень похожее на трон, и брезгливо посмотрел в сторону обслуживающего персонала в лице трех мордатых преображенцев, а также поручика Друбича и графа Калиостро. Император, судя по всему, был недоволен всем: путешествием, лошадьми, экипажем и даже дворцом, что его приютил. И пока расторопные лакеи стягивали с государя сапоги, он успел выразить свое недовольство свите:

— Это просто чудовищно. Казна не выдержит подобного расточительства императрицы.

Став императором, Петр Васильевич не утратил ни своих скопидомских привычек, ни скверного отношения к супруге. Уж скорее наоборот, все плохое, что раньше только угадывалось в Хлестове, здесь откровенно поперло наружу. Впрочем, детектив мало был знаком с Петром Васильевичем, очень может статься, что тот всегда был таким. И, следовательно, у его супруги имелись основания для негативного отношения к своему откровенно занудному муженьку. Надо признать также, что и по чисто внешним данным он проигрывал императрице. Петру Васильевичу недоставало величавости ни в осанке, ни во взоре. Да и манеры у него были простонародные, как у какого-нибудь купчика средней руки. Ну не родился этот человек аристократом. И если в веке двадцать первом его с большой натяжкой можно было причислить к российской элите, избытком благородства не блиставшей, то век восемнадцатый в этом смысле оказался куда более требовательным как к внешнему виду, так и к внутреннему содержанию. Словом, при первом же взгляде на императора Хлестова становилось очевидным, что долго на троне этот человек не просидит. За те считанные минуты, что он по воле оракула исполнял роль императора, Петр Васильевич успел уже надоесть всем: и слугам, и поручику Друбичу, и графу Калиостро, и даже собственным охранникам-преображенцам.

Помягчал Петр Васильевич только за столом, который потряс императора своей изысканностью. Три выпитых залпом бокала вина тоже весьма позитивно отразились на Хлестове. Настолько позитивно, что он даже пригласил к трапезе своих преображенцев и заезжего иностранца Калиостро, стоящих до сей поры в унылом молчании вдоль стен. Приглашенные упрашивать себя не заставили и мигом смели со стола изысканные кушанья, слегка шокировав государя неуемным аппетитом. Впрочем, расторопная дворня тут же восстановила статус-кво, и пиршество потекло своим чередом. Граф Калиостро очаровал императора своими анекдотами из парижской жизни. Анекдоты были сомнительной свежести, и почерпнул их Аполлон, скорее всего, из какого-нибудь исторического издания, но Петр Васильевич смеялся до визга. Трапеза растянулась часа на три, и, когда государь, откушав наконец попытался подняться из-за стола, ночь Уже вступала в свои права.