— Я здесь вообще первый раз в жизни. Этот район был закрытым. Военная зона, однако.

Действительно, сквозь молодой сосняк Костя разглядел покосившиеся столбы и ржавую проволоку, остатки землянок и окопов. А один след от колес вообще был свежим и привел к капониру, вырытому, видать по всему, для тяжелой техники. На кислой физиономии Игоря возникла кривая ухмылка.

Они походили вокруг. Сашка, разумеется, самозабвенно снимал со всех ракурсов, разве что на дерево не залез. Пахло прелыми сосновыми иглами и весной. Костя даже расслабился: захотелось на рыбалку, посидеть у костра, чтобы голова ни о чем не болела.

— Ну и что ты думаешь?.. — спросил он у Игоря, который оставался для него непререкаемым авторитетом по военной части.

Игорь сделал откровенно безумное лицо. Похоже было, что его больное воображение рисовало сюрреалистические картины. После американского госпиталя его малость заклинило, подумал Костя. Можно было, конечно, посидеть с ним, поговорить по душам, может, даже малость выпить, но времени разбираться с его мотивами сейчас нет, как и нет его на анализ ситуации. В общем, Игорь заставлял его держаться с ним настороженно.

— Смотрите! А здесь еще и еще! — крикнула Завета.

Действительно, за толстыми кривыми соснами белели свежевырытые ямы с въездами в них.

— Похоже на комплекс ПВО, — сказал Игорь неопределенно, — но…

Костя с любопытством пригляделся. В полукилометре, за лесной дорогой и молодым ельником, там, куда вели следы от колес, виднелось что-то темное, массивное, закрытое маскировочными сетками. Он, не задумываясь, даже сделал пару шагов и очутился рядом с Заветой. Ему захотелось сказать: «Забудь ты обо всем, я тебе друг, все остальное неважно!» — но почему-то промолчал. Сашка Тулупов оказался тут как тут:

— Вот это да!.. — И поднял «соньку».

Вдруг словно из-под земли выскочили военные в маскировочной форме и окружили их:

— Кто такие?.. Откуда?..

Костю в спину чувствительно ткнули стволом автомата. Одного этого хватило, чтобы он замер.

— Руки на затылок!

— Да мы московские журналисты… — попробовал было объяснить Костя, но его никто не слушал, только ткнули сильнее:

— Молчи!

— Больно ведь, — сказал он, поеживаясь.

— Забери у него камеру! Забери!

Не пожалели даже Завету, затолкав ее со всех сторон:

— О, цыпочка к нам залетела! Ясновельможная полька?

— Какие мы поляки?! — ответила Завета таким низким грудным голосом, что от нее невольно отступили и даже стали глядеть с явным уважением: не певица ли?

Одного Игоря не тронули — то ли из-за раненой руки, то ли из-за габаритов и решительного выражения на лице.

Затем появился кто-то постарше, по виду офицер, но без знаков различия.

— Кутепов, докладывай, что произошло. — И, слушая сержанта, с подозрением разглядывал Костю и остальных.

— Говорят, журналисты… а этот снимал позицию. — Сержант враждебно показал на Сашку.

Все очень и очень недоброжелательно посмотрели на Тулупова, как на врага народа. Сашка съежился и жалобно оглянулся на Костю, словно ища защиты.

— Кто главный?!

— Я… — отозвался Костя.

Как только он заговорил, обстановка сразу разрядилась.

— Куда вы лезете? Куда?! — упрекнул офицер. — Хорошо хоть вас часовой не застрелил.

Костя хотел сказать, что никакого часового они в глаза не видели, но вместо этого согласился:

— Кто же знал?.. — И протянул документы.

Два десятка глаз следили за каждым его движением. Офицер спросил:

— А еще есть бумаги?

— Есть письмо к Большакову.

— Давай!

И пока офицер вникал в смысл того, что написал Вяткин, Костя смог перевести дух и даже оглядеться. Военные были очень серьезно настроены — лица хмурые и сосредоточенные, и, хотя в спину его уже не тыкали автоматом, он чувствовал себя неуютно. Правильно, подумал Костя, береженого Бог бережет.

— Ладно… — сказал офицер. — Опустите оружие. А я тебя помню, — обратился он к Косте. И едва заметная улыбка тронула его губы.

— В смысле?.. — спросил Костя, чуть поворачиваясь к нему.

Они были ровесники, только ввиду профессии офицер имел строгий, цепкий взгляд, и от этого его загорелое лицо казалось старше.

— Ну, как ты… в смысле… из Боснии и из Чечни…

— А-а-а… ну да… — согласился Костя и подумал, что тогда только начинал. А видишь, запомнили. Ему даже сделалось приятно, словно он действительно встретил старого знакомого.

Его репортажи крутили по всем «военным» каналам. А в казарме или учебке, видно, больше ничего другого не показывали, подумал он, вот меня и запомнили.

— Хорошо у тебя получается.

— Спасибо, — ответил Костя, опуская руки. — Доброе слово и кошке приятно.

— Но все равно снимать здесь не полагается, а о том, что вы видели, никто не должен знать.

— Само собой, — кивнул Костя.

Он уже понял, что это свои, те, кого так долго ждали. Естественно, явились без музыки и почестей. И правильно сделали, думал он. Я бы точно так же поступил. А потом объявил де-факто, что мы уже здесь и господа пиндосы могут грязью умыться.

— Нет, мы никому не скажем, — отозвался Игорь, чья личность казалась военным наиболее подозрительной.

Морда у него, конечно, сияла — наконец хоть какие-то приключения! Его, как самого здорового, стерегли сразу три бойца, и Игорь был готов померяться с ними силой, невзирая на раненую руку. То-то будет шуму!

— Надеюсь, мы договорились? — спросил офицер, возвращая документы и уже открыто улыбаясь.

— Конечно, — сказал Костя, — мы сейчас все сотрем, и, разумеется, о вас в эфир ничего не попадет. — Он невольно оглянулся на ту часть леса, в глубине которой темнело что-то массивное, но спросить не решился, и так ясно, что военные все равно правды не скажут.

— Ну все, — миролюбиво сказал офицер, — поедете по этой дороге. Километра через два будет то, что вас интересует. Александру Васильевичу привет! Хотя мы ему о вас уже сообщили.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил Костя.

— Всего хорошего. — Офицер повернулся, и военные исчезли так же незаметно, как и появились, только подлесок за их спинами колыхнулся и опять встал ровной стеной.

Профи, подумал Костя. Если бы не темнеющая громадина под соснами и маскировочными сетками, то вообще можно подумать, что все это привиделось.

— Ну и как тебе все это? — спросил Костя у Сашки, когда они уже ехали по мягкой лесной дороге и колеса если и спотыкались, то всего лишь о корни деревьев.