Он молился, чтобы оно дошло до Пейнтера.

08 часов 44 минуты

по восточному поясному времени

Вашингтон, округ Колумбия

Дым не давал толком разглядеть, что происходит в лагере. А больше ничего интересного на видео не было, особенно когда, вздымая тучи пыли и мусора, там приземлился вертолет.

И Пейнтер был не единственным, кто понимал это.

Министр обороны все еще стоял рядом с Робертом Гантом, положив ему руку на плечо.

— Идемте, — сказал Дункан. — Все кончено, Бобби. Ступайте к своей семье. Сейчас вы больше нужны им, а не нам.

Роберт продолжал смотреть на монитор, но Пейнтер подозревал, что он ничего не видит — слишком уж тяжело переживает эту трагедию.

И вот наконец брат президента испустил тяжкий вздох. Посмотрел на Пейнтера, но гневный огонь, горевший в глазах, уже погас и сменился глубокой печалью. Сейчас он выглядел на десять лет старше, словно ему не шестьдесят шесть, а семьдесят шесть. Вот он похлопал Дункана по плечу, и тот молча вышел из комнаты.

Но министр обороны еще не закончил совещание. Указав пальцем на босса Пейнтера, он холодно бросил:

— Мне надо переговорить с вами, генерал Меткалф. Наедине.

— Понимаю. — Тот украдкой покосился на Пейнтера.

Оба они направились к двери. На пороге Дункан остановился и ткнул пальцем в грудь Пейнтера.

— Чтобы через час на столе у меня лежал рапорт. — Затем он махнул рукой в сторону монитора. — И копия этой записи. Мне нужен полный отчет по этой трагедии… все детали и подробности. И объяснения, как и почему все пошло к чертям собачьим!

И вот оба они вышли, оставив Пейнтера одного.

Дым на мониторе развеялся. В камеру смотрел Грей. Губы его шевелились, но звука по-прежнему не было. Затем Грей отступил на шаг, поднял и поднес к камере клочок обгоревшей ткани. Там было что-то написано…

Пейнтер прочел и просто глазам своим не поверил. Чтобы не упасть, ухватился за край стола.

Как такое возможно?

Он бросился к двери, готовый позвать остальных. Сделал пару шагов, затем вдруг остановился. Мысль работала быстро и неустанно, прокручивая в голове различные варианты.

А затем он зажал рот ладонью.

Слишком уж много их было, этих вариантов. Слишком много неизвестного и необъяснимого. Информация, возникшая на экране, была слишком ценна, чтобы столь бездумно делиться ею с кем бы то ни было. С другой стороны, утаивать ее было бы слишком жестоко.

Пейнтер медленно развернулся к столу, взял пульт дистанционного управления и выключил монитор. Надо как следует поразмыслить над этим последним сообщением, прежде чем довести его до сведения Уоррена Дункана.

Он смотрел на темный монитор и прикидывал, способен ли на такое. Но его работа часто требовала принятия самых жестких и сложных решений, и неважно, кто может пострадать. А это… это было одно из самых сложных.

Кроу представил себе Терезу, целиком растворившуюся в своем горе; в ушах до сих пор стоял этот ее крик яростного отрицания. Она не могла смириться с потерей. Не верила, что это возможно.

И в результате первая леди оказалась права.

Послание, нацарапанное Греем, до сих пор стояло перед глазами Пейнтера.

Господи, прости меня.

Никто не должен знать.

2 июля, 15 часов 48 минут

по восточноафриканскому времени

В воздухе

Ощущения возвращались к ней, подобно яркому лучику света, немного расплывчатому и водянистому по краям. Словно она была ныряльщиком и поднималась из темных глубин океана. Над ней нависали чьи-то лица. Голоса бормотали что-то неразборчивое. Горло болело, язык пересох, было трудно глотать.

— …приходит в себя, — произнес знакомый голос с немецко-швейцарским акцентом.

Она увидела плотный белокурый пучок, ледяные глаза.

Петра.

И тут она вновь оказалась в жесткой, леденящей душу реальности; на нее снова нахлынул ужас, обострил все чувства.

Еще одно лицо склонилось над ней, посветило в глаза чем-то ослепительно-ярким, жгучим, проникающим, казалось, в самую глубину черепа. Аманда резко отвернулась. И увидела, что лежит в неком подобии продолговатого контейнера, обложенная со всех сторон подушками. Она слышала гул самолетных моторов, чувствовала вибрацию.

— Реакция зрачков в норме, — сказал доктор Блейк. — Она хорошо переносит наркоз. Как там плод, Петра?

— Сердцебиение и дыхание в пределах нормы, доктор. С помощью беспроводной трансмиссии от монитора, закрепленного в средней части туловища, мы уже после приземления сможем следить за ее состоянием.

— Как долго еще лететь?

— Еще три часа.

Доктор Блейк отвернулся от пациентки.

— Тогда незачем полностью приводить ее в сознание. Поставьте ей капельницу с пропофолом, пусть пребывает в полусонном состоянии. Ну а в более глубокий сон мы погрузим ее перед приземлением.

— Нам еще понадобится минут пятнадцать, чтобы оштамповать гроб дипломатическими печатями.

Гроб?!

Аманда снова повернула голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Но все расплывалось перед глазами. Да, она лежит в ящике, похожем на гроб. Ужас пронзил все ее существо.

— Ты права, Петра. Даже несмотря на то, что наши покровители смазали все возможные колесики и винтики, нам следует соблюдать особую осторожность при прохождении таможни. К счастью, все теперь считают, что она мертва.

Мертва?

— А потому искать ее уже никто больше не будет, — продолжил Блейк. — И у нас есть все шансы — да и время — благополучно доставить ребенка. Еще пара часов — и мы смоем всю эту отвратительную вонь джунглей и сможем работать в нормальных условиях, в отличной лаборатории и прочее. — Он отошел, шаги начали удаляться. — Я в бар. Тебе принести что-нибудь выпить?

— Воды с ломтиком лимона.

— Профессионал до кончиков ногтей. Всегда им была, Петра, — с шутливой укоризной в голосе заметил Блейк. — Да не волнуйся ты так. Доставим посылку к ночи. А там уже можешь расслабиться.

Приблизилось лицо Петры. Оно казалось неестественно широким, от нее пахло корицей и сигаретным дымом.

— Расслаблюсь только после того, как плод будет лежать в лаборатории, на столе для вивисекции.

— Все время забываю, что это твоя специальность, дорогая. Всегда считал, что умело обращаюсь со скальпелями и зажимами… но ты меня устыдила. С блеском продемонстрировала, как надо расчленять тело на множество мельчайших анатомических фрагментов.