все, уничтожили, сожгли, зарубили. Остались только они сами, еще не понимая, что с Даром из мира уйдет и сама жизнь. Дар – такая же часть природы, как лес или горы, как море и ветер, как цветы и дождь. Убери одну часть круговорота – погибнет все вокруг. Ничто не выживет, останется выжженная пустыня… Но людям этого не понять. И Дар погибает вместе со мной, я была последней, в ком он был…

– Скоро всему наступит конец?

– Да. Сотня лет или две – неважно, ведь мир, который должен жить вечно, умирает. Мечется в агонии, погребая вместе с собой и виновных, и невинных…

Она не плакала, но я чувствовал, как обливается кровью ее душа. Я обнял Верену за плечи, а она повернулась ко мне и вдруг сказала:

– Но есть ты.

– Я?..

– Отмеченный.

Странное слово, которое не мог забыть все эти годы. И о котором до сих пор не спрашивал – не знаю почему. Меня сковывал не страх, но иная сила ждала внутри своего часа. Того мгновения, когда ведьма произнесет это слово еще раз.

– Ты не думал, почему на твой зов пришел сам Хозяин леса? Почему мор тебя не тронул? Почему сказка еще бывает в твоей жизни, когда магия мертва?

– Должно быть, я везунчик, – нашел силы усмехнуться, хотя сердце ходило ходуном, отдаваясь барабаном по всему телу.

– В тебе тоже есть сила, мой смелый мальчик.

– Как у тебя? – кажется, я спросил это шепотом. – Во мне есть Дар?

– Нет, Дар был только у меня. Ты – совсем другое.

Она долго молчала, изучающе глядя на мое недоуменное лицо. Мы, как всегда, сидели на краю поляны под теплыми лучами сонного солнца и до этого мига держались за руки. Прямо у наших ног распускались красные розы и колыхались на легком ветерке.

– Когда-то именно Отмеченные основали Академию, были первыми охотниками, – слова прозвучали громом, хотя были сказаны тихо и спокойно. Да, я сам почти стал охотником, но это не мешало ненависти к ним до сих пор жить где-то в глубине. – Отмеченные. Интересное слово, правда? Кто отметил, зачем, ради чего?

Она хитро улыбнулась, ожидая моих вопросов. Но я молчал, не поддаваясь на этот ход, и знал, что это ей нравится. Такая маленькая игра для нас двоих.

– Отмеченные Даром. Такие люди, как ты, в былые времена были союзниками, моими и моих сестер. Вы могли черпать нашу силу, применять нашу магию – для защиты смертных. Но только если мы разрешим. Академия была создана ведьмами, чтобы охранять ночной покой.

– Так было до того, как все покатилось к чертям?

– Да, Академия же нас и погубила. Идти к женщинам на поклон, просить их дозволения, договариваться почти на равных… Сильные мира сего не готовы были терпеть такой миропорядок. Да и среди самих охотников часто вспыхивали недовольства, что и помогло когда-то нас рассорить. Природа стремится к балансу, равновесию. А люди любят позицию силы.

– Хуже, когда власть берут слабые, чтобы уничтожить сильных…

– Тех, кого не понимают, тех, кто непохож, – продолжила она за меня. И я впервые с того дня, как она погибла, видел ее глаза ярко пылающими. – И, в отличие от нас, Отмеченные могли использовать свою мощь как угодно, могли убивать.

– Ради тебя я бы сам убил их всех, – сказал, ничуть не усомнившись в прозвучавших из моих уст словах. Верена сжала мою руку сильнее, но ничего не ответила.

Хозяин леса ушел, не желая слушать то, о чем мы теперь говорили. А моя грудь пылала под стать ее бездонным глазам.

– Мир жесток, малыш, ты видишь это? – повторила она свои старые слова, сказанные другому мне, в другой жизни. И теперь я ее понимал.

– Уже не малыш.

– Но все такой же смелый.

Верена улыбнулась, снова нежно и ласково, будто и не было всей грязи мрачных историй вокруг нас. Будто она не была мертва или я не был жив. Мы вдвоем зависли на той грани между небытием и чистилищем, где я бы хотел провести всю вечность.

А потом она поцеловала. По-настоящему, так, что у меня перехватило дыхание. Я тут же ответил, отпуская на волю все потаенные желания и огонь, копившийся во мне годами.

Хватал ее густые волосы, не сдерживая силы, целовал и кусал ее губы, рвал ее белоснежное платье в клочья. И ласкал на теплой траве ее нежное, будто живое тело. Она страстно отвечала на каждое мое прикосновение, из ее губ вырывались стоны, сводящие меня с ума… Я истово наслаждался и терял себя в ее объятиях. Терял и находил, снова и снова.

Это был лучший сон в моей жизни, и я отказываюсь признавать, что этого не было на самом деле.

Когда мы закончили и лежали голыми под заходящим солнцем, она приподнялась на локтях и сказала:

– Теперь я буду тебя учить.

Я проснулся в своей постели с улыбкой на губах. Был уверен, что она счастливая, но люди вокруг еще сильнее меня сторонились. Они будто чувствовали грядущую силу и уже пытались от нее укрыться.

К следующей ночи другие ребята в спальне сдвинули мою кровать в дальний угол, подальше от своих. Друзей у меня больше не было, но я не протестовал. Кажется, в тот день я окончательно выбрал свой путь и больше с него не сворачивал.

На уроках неизменно теперь сидел один, учителя спрашивали меня все реже и реже. Даже на фехтовании партнеров, рисковавших встать против меня, почти не находилось. Но это и неудивительно, в битве со мной частенько проигрывали даже учителя.

А по ночам меня учила Верена. Еще два года, каждый день – я был усерден, не чета моим успехам в Академии. Был старательным, но часто шел наперекор. Знал, что ей это нравится: когда рискую, когда действую сам и когда делаю больше, чем она показала. Мне тоже нравилось нас удивлять.

Я творил такие вещи, о которых прежде не мог даже мечтать. Я закрывал небо черными тучами, я вызывал грозу, и молния была продолжением моей руки. Я заставлял воду в безмятежном озере расступаться скалами, освобождая мне путь. Я ветром вырывал деревья с корнями. Я заставлял поле полыхать таким жаром, что плавилась сама земля.

Я поднимал из земли кости всех созданий, когда-либо там умерших, одной своей волей. И даже огромный, бессмертный Хозяин леса боялся меня в такие моменты.

Теперь под моими шагами цвели ее розы, коли я этого хотел. Цвели даже на выжженной земле.

Можно сказать, что все это было сном, что наяву я по-прежнему был обычным человеком. Но Верена обещала, что однажды все изменится, и она не зря учит меня.

В Академии меня боялись, но я так и не понимал причину этого страха. До того дня, пока не поговорил с Фридрихом. Он первым встретил меня в этом месте и до самого конца пытался оставаться ко мне добрым. В один день я присел рядом с ним в обеденной и спросил в лоб. Остальные учителя тут же покинули наш стол.

Сначала он долго мялся, пытаясь убедить меня, что все прекрасно. Но окружающая нас пустота говорила громче слов, и он сдался.

– Сначала я думал, что это слухи… Что ты поссорился с кем-то из мальчишек, вот и распускают. А потом увидел сам… За тобой ходит тень, мальчик. При свете она почти не видна, пока не повернешься боком. И тогда в уголке глаза видишь, как кто-то стоит за плечом. Кто-то жуткий… Когда поворачиваешься к тебе спиной, то чувствуешь, как смерть идет по пятам. А в темноте…

Он замолчал и отвернулся.

– Призраки? – Я искренне усмехнулся, а тот вздрогнул. – Фридрих, что вы, как маленькие дети, боитесь воображаемых теней.

Он опустил глаза и больше их не поднимал. Ответить мне ему было нечем, но страх я видел отчетливо. Оставил его в покое и пересел за другой столик.

Мне не нужно было еще одно подтверждение, что Верена настоящая, но я был приятно удивлен, что она не оставляет меня и днем. Призраки, духи – еще одна старая сказка, которая была жива лишь для меня.

Когда наступил последний год моего обучения в Академии, наше обучение с Вереной было почти закончено. Теперь гораздо чаще мы просто говорили, занимались любовью или молчали, сидя на морском берегу и глядя, как дикие волны разбиваются о скалы.

– Что я должен делать? – спрашивал уже не в первый раз. – Ради чего ты меня учила?

– То, что решишь сам, – отвечала она, и ветер уносил ее тихие слова далеко за горизонт.

– Верена…

– Нет, стой, – та прервала меня. – Давай я сначала покажу.

Одной рукой сжала мою ладонь, а второй взмахнула над волнами и зашептала слова, которым никогда меня не учила. Море под нашими ногами истово забилось как безумное,