– Мы получили ордер и задержали лидера Шипсонг, – сказал Билдун. – Он утверждает, что у всех паленки, принадлежащих к этому филуму, одинаковые рисунки на панцирях.

– Это правда?

– Мы пытаемся проверить, но как можно быть уверенным? Паленки не ведут записей, и у них нет архивов. Это всего лишь слово паленки, кто знает, дорого ли оно стоит.

– Несомненно, он клялся своей рукой, – сказал Макки.

– Конечно, – ответил Билдун, приказал собаке закончить массаж и выпрямился. – Известно, что идентификационные рисунки филумов могут использоваться в противозаконных целях.

– Паленки требуется от трех до четырех недель для того, чтобы отрастить новую руку, – сказал Макки.

– И что это может значить для нас?

– Должно быть, у нее несколько дюжин паленки в запасе.

– Она может иметь в запасе и миллион паленки, судя по тому, что мы о ней знаем.

– Этот лидер возмутился из-за того, что его узор был без разрешения использован другим паленки?

– Нет, пожалуй, мы этого не заметили.

– Он солгал, – сказал Макки.

– Откуда вы знаете?

– Согласно говачинскому своду законов, подделка типовой принадлежности паленки является одним из восьми преступлений, караемых смертной казнью. Говачины очень хорошо это знают, потому что в их обязанность входит юридическое просвещение паленки, этих одноруких черепах, которых туристы часто нанимают в качестве носильщиков.

– Ха! – удивленно выдохнул Билдун. – Почему об этом не знают наши юристы? Я с самого начала просил их исследовать этот вопрос.

– Это конфиденциальные юридические данные, – сказал Макки. – Межвидовые отношения, корректность и все подобное. Вы же сами знаете, как щепетильны говачины в вопросах личного достоинства?

– Они не допустили бы вас к участию в суде, если бы узнали, что вы сейчас сказали, – произнес Билдун.

– Нет, они просто назначили бы меня прокурором на следующие десять дел по обвинению в преступлениях, караемых смертной казнью. Если обвинитель берется за дело, но ему не удается добиться признания, то казнят его самого, вы знаете?

– А если вы откажетесь быть прокурором?

– Это зависит от конкретного дела. Но, в принципе, я всегда найду повод упечь паленки на срок от одного до двадцати, во всяком случае, некоторых из них.

– От одного до… вы имеете в виду стандартные года?

– Ну не минуты же! – весело отозвался Макки.

– Но зачем вы все это мне говорите?

– Я хочу, чтобы мне дали возможность расколоть лидера Шипсонг.

– Расколоть его? Но как?

– Знаете ли вы, какая сила связывает паленки с его рукой?

– Ну, я немного об этом знаю, и что?

– Немного знаю, – передразнил Макки. – Когда-то, в первобытные времена, паленки заставляли преступников съедать собственную руку, а потом давали отвар, который подавлял отрастание новой руки. Это было не только позором для любого паленки, но и страшной психологической травмой.

– Но вы же не предлагаете…

– Конечно, нет!

Билдун вздрогнул.

– У вас, людей, очень кровожадная натура. Иногда мне кажется, что мы вас совсем не понимаем.

– Где этот паленки? – спросил Макки.

– Что вы собираетесь делать?

– Допросить его, а вы что подумали?

– После того, что вы сказали, я в этом не уверен.

– Бросьте, Билдун. Эй, вы, – обратился Макки к лейтенанту-уриву. – Приведите сюда паленки.

Лейтенант вопросительно посмотрел на Билдуна.

– Делай, что он велит, – сказал Билдун.

Офицер с сомнением пошевелил мандибулой, но повернулся и направился к выходу, приказав охране следовать за ним.

Через десять минут в кабинет Билдуна ввели лидера. Макки сразу узнал извилистый рисунок на панцире паленки: да, это Шипсонг. Теперь он сам сможет идентифицировать преступника.

Переступив своими многочисленными ногами, паленки остановился перед Макки, выжидательно вскинув черепашью голову.

– Вы действительно хотите заставить меня съесть мою руку? – спросил он.

Макки укоризненно посмотрел на лейтенанта охраны.

– Он спросил, что вы за человек, – ответил офицер.

– Я рад, что вы дали мне такую точную характеристику, – сказал Макки и повернулся к паленки. – Что вы сами думаете по этому поводу?

– Думаю, что это невозможно, сейр Макки. Сознающие давно не допускают такого варварства. – Черепашья пасть выталкивала слова бесстрастно, без малейших эмоций, но движения руки выдавали сильное беспокойство.

– Я могу сделать нечто худшее, – пообещал Макки.

– Что может быть хуже? – спросил паленки.

– Посмотрим, – уклончиво ответил Макки. – Ладно, теперь к делу. Вы утверждаете, что контролируете действия всех членов вашего филума, не так ли?

– Это так.

– Вы лжете, – будничным голосом произнес Макки.

– Нет!

– Как называется ваш филум? – спросил Макки.

– Я могу сказать об этом только моим братьям.

– Или говачину, – заметил Макки.

– Вы не говачин.

Хрипло выкрикивая фразы по-говачински, Макки живо описал недостойных предков стоящего перед ним паленки и все их грязные преступления, а также перечислил, какие наказания за это полагаются. Закончил он свою тираду чисто говачинской формулой самоидентификации, выражающейся в сочетаниях нагруженных эмоциями слов, произнесенных на повышенных тонах. Этой формулой он мог удостоверить свою личность перед говачинским судом.

Паленки все понял:

– Вы человек, допущенный к участию в судебных процедурах Говачина. Я слышал о вас.

– Ваше имя? – повторил свой вопрос Макки.

– Меня зовут Биредч из Анка, – ответил паленки. В голосе его прозвучало смирение.

– Так вот, Биредч из Анка, – вы лжец.

– Нет, – воскликнул паленки, рука его судорожно дернулась.

В его взгляде сквозил неприкрытый страх. Это была та разновидность страха, которую Макки научился безошибочно распознавать, имея дело с чиновниками Говачина. Теперь он знал тайное имя паленки и мог потребовать его руку.

– Вы совершили преступление, караемое смертью, – сказал Макки.

– Нет! Нет! Нет! – горячо запротестовал паленки.

– Все прочие сознающие, присутствующие в этом кабинете, этого не понимают, – сказал Макки. – Братья одного филума подвергаются генной операции, в результате которой рисунок отпечатывается на их панцирях. Это правда?