С этими словами отец начинает плакать. Крупные тяжелые слезы набегают ему на глаза, катятся по щекам. Сначала он их не замечает, потом вытирает ребром ладони и громко хлюпает носом.

– Ладно, давай беги к себе, пацан. А я приберу этот гребаный мусор.

Он подходит к шкафчику и открывает дверцы. Дождь битого стекла сыплется на столешницу, а с нее – на пол. Отец бормочет ругательство, а потом вдруг смеется.

– Позже поговорим, хорошо?

Совершенно сбитый с толку, я устремляюсь наверх, пока он не передумал.

Глава 42

Только что видел новости. Может, я и ошибался насчет мистера Фостера, но был прав в том, что Оливия Каррен мертва. Нашли часть ее тела на Голдхейвене. Наверное, поэтому полицейские и бросили внезапно меня допрашивать. Узнали про находку.

Большую часть ночи я проплакал. Никак не мог остановиться. Думал о том, что произошло в полицейском участке и что сказал отец, и, хотя не понимал, почему плачу, слезы текли и текли. Я совсем не спал.

Утром даже не спускаюсь вниз. Я пропускаю школу, но, к моему удивлению, отец не поднимается, чтобы сказать мне одеваться. Когда я наконец прихожу на кухню, его уже нет. Однако он попробовал прибраться. Шкафчик снят со стены и стоит на полу; наверное, отец починит его позднее. В мусорном ведре полно осколков, а на столешнице – открытая банка консервированного супа. К ней прислонена записка от отца. Я сажусь за стол и читаю ее.

Привет, Билли.

Прости, что вчера вышел из себя. Сам понимаешь, был в шоке. Сегодня ушел пораньше, но потом мы проведем время вместе, только ты и я. Опробуем твою новую доску, согласен?

Люблю тебя.

Папа

Я ем суп, и время от времени у меня из глаз снова начинают литься слезы. Я заставляю себя думать. Надо понять, что произошло на самом деле.

Сначала я размышляю об Оливии Каррен. Она мертва, но погибла совсем не так, как я предполагал. Мистер Фостер не убивал ее. Мои догадки оказались ложными. При мысли об этом я краснею. Надо же было так все запутать! Но, в конце концов, это не моя вина – я же собрал столько доказательств… Однако если ее убил не мистер Фостер, то кто?

Дальше мои мысли обращаются к отцу. Почему он так разозлился? То есть я понимаю, что он мог немного разволноваться, но таким, как вчера, я его никогда не видел. Обычно он не ругается при мне, а тут использовал слово «гребаный», да не раз. Опять же, этот шкафчик… Такое ощущение, что он хотел ударить меня. И куда он пропал в такую рань?

* * *

Весь день я не выхожу из дома. Просто сижу и думаю. Когда на кухне мне становится неуютно, поднимаюсь к себе в комнату. Замка у меня нет, но я придвигаю к двери письменный стол, чтобы ее нельзя было открыть. И продолжаю думать. Сижу и думаю. Постепенно кое-что начинает проясняться.

Глава 43

Сегодня отец велел мне идти в школу. Собственно, я был не против. Никто не знает, что произошло в полицейском участке, да и, честно говоря, всем давно плевать на Оливию Каррен. Дома мне сложнее. Отец все пытается заговаривать со мной; делает вид, что интересуется моими делами. Это странновато. Пожалуй, даже страшновато.

Сейчас утро субботы. Ну или будет утро, когда я поднимусь. Отец захочет поехать на серфинг, но я не поеду с ним. Выскользну из дома, пока он не проснулся. Хочу держаться от него подальше, пока не разберусь, что происходит. Думаю, так будет лучше. Вот почему я на ногах в такой ранний час, тихонько крадусь вниз по лестнице. Однако вчера я весь день не ел, так что насыпаю в миску хлопьев, заливаю их молоком, и тут понимаю, что отец стоит в дверях и смотрит на меня.

– Привет, Билли! – говорит он. – Ты рано поднялся.

Голос у него необычный. Как будто он в чем-то меня подозревает. Я замираю с ложкой в руках; молоко и хлопья сваливаются обратно в миску.

– Я собирался сказать тебе вчера, – продолжает отец. – Сегодня попробуешь зайти в воду. Испытаешь свою новую доску.

Его тон меняется. В нем появляется притворная веселость, словно в последние дни все было в порядке, хотя на самом деле они прошли ужасно.

– Сезон почти закончился, так что нельзя терять время. Мы попытаемся. Ладно? Только ты и я.

Я уже жалею, что сделал завтрак, потому что от одного его вида меня тошнит. Медленно опускаю ложку на стол.

– Но я хотел заняться своим проектом с крабами, – выдавливаю я. Голос звучит хрипло.

Отец игнорирует мои слова. Его голос остается спокойным, хотя на самом деле он сердится. Похоже, заранее продумал, что именно отвечать на мои возражения.

– Послушай, Билли. То, что произошло в тот день, с полицией, очень серьезно. Это означает, что нам придется многое поменять. Больше никакой беготни в одиночку. Никаких безумных проектов. Сегодня ты поедешь со мной и будешь заниматься серфингом. И знаешь что? Тебе понравится. Только ты и я. Вдвоем. О’кей?

Мне нечего ответить ему. В голосе отца жесткость, которой я раньше не слышал. По какой-то причине она внушает мне страх. Обычно, если он зовет меня с собой, я говорю, что мне надо делать домашку или что доктор Рибальд ждет от меня результатов к вечеру… Что-нибудь в этом роде. Но сегодня я молчу. Последние события совсем меня вымотали.

– Я понимаю эту твою проблему с водой. Честно, понимаю. Но ты справишься. Все будет в порядке, обещаю. Я позабочусь об этом, – продолжает отец. Дальше я не слушаю – только последние слова: – Так что никаких возражений. Никаких «мне нехорошо». Никакой срочной домашней работы. Этим утром мы занимаемся серфингом. Я все сказал.

* * *

Завтрак я оставляю на столе. Жду во дворе, пока отец собирается и грузит доски в пикап. Смотрю на бухту, и мне приходит в голову, что я могу не вернуться оттуда. Волны сегодня не большие – ну, не громадные, – и зыбь мягче, чем была в последнее время. Но от одной мысли о том, чтобы зайти в воду, в животе возникает такое чувство, будто меня туда ударили. Я слышу, как волны сначала разбиваются, а затем разбегаются по