– Ее там нет, – сказал он.

– Пайл, она там. Она всегда там бывает в половине двенадцатого. Надо ее найти.

– Ее там нет, Томас.

– Почем вы знаете? Где ваш пропуск?

– Я предупредил ее, чтобы она туда не ходила.

Я снова повернулся к полицейскому, собираясь оттолкнуть его и кинуться бегом через площадь; пусть стреляет, черт с ним… но вдруг слово «предупредил» дошло до моего сознания.

Я схватил Пайла за руку.

– Предупредил? Как это «предупредил»?

– Я сказал ей, чтобы сегодня утром она держалась отсюда подальше.

Части головоломки стали на свои места.

– А Уоррен? – спросил я. – Кто такой Уоррен? Он тоже предупредил этих девушек.

– Не понимаю.

– Ах, вот в чем дело! Лишь бы не пострадали американцы!

Санитарная машина пробилась на площадь с улицы Катина, и полицейский, который меня не пускал, отошел в сторонку, чтобы дать ей дорогу. Другой полицейский, рядом, был занят каким-то спором. Я толкнул Пайла вперед, прямо в сквер, прежде чем нас могли остановить.

Мы попали в братство плакальщиков. Полиция могла помешать новым людям выйти на площадь, но была бессильна очистить ее от тех, кто выжил и кто уже успел пройти. Врачи были слишком заняты, чтобы хлопотать о мертвецах, и мертвые были предоставлены своим владельцам, ибо и мертвецом можно владеть, как всякой движимостью. Женщина сидела на земле, положив себе на колени то, что осталось от ее младенца: душевная деликатность вынудила ее прикрыть ребенка соломенной крестьянской шляпой. Она была нема и неподвижна, – больше всего поражала меня здесь тишина. Тут было тихо, как в церкви, куда я как-то вошел во время обедни, – слышно было только тех, кто служит, – разве что заплачет, взмолится и опять смолкнет какой-нибудь европеец, устыженный скромностью, терпением и внутренним благородством Востока. Безногий обрубок около клумбы все еще дергался, словно только что зарезанная курица. Судя по рубашке, он был когда-то рикшей.

Пайл воскликнул:

– Господи! Какой ужас!

Он поглядел на забрызганный ботинок и спросил жалким голосом:

– Что это?

– Кровь, – сказал я. – Неужели вы никогда не видели крови?

– Придется дать их почистить, перед тем как идти к посланнику.

Он, по-моему, не понимал, что говорит. Первый раз в жизни он увидел, что такое война; он приплыл в Фат-Дьем в каком-то мальчишеском угаре, да и там ведь были солдаты, а они не в счет!

– Видите, что может наделать одни бочонок диолактона, – сказал я, – если попадет в плохие руки! – Я толкнул его в плечо и заставил оглянуться вокруг. – В это время площадь всегда полна женщин с детьми – они приходят сюда за покупками. Почему выбрали именно этот час?

Он ответил не очень уверенно:

– Сегодня должен был состояться парад…

– И вы хотели ухлопать парочку полковников? Но парад был вчера отменен.

– Я этого не знал.

– Не знал! – Я толкнул его в лужу крови, где только что лежали носилки.

– Надо было справиться!

– Меня не было в городе, – сказал он, не сводя глаз со своих ботинок. – Они должны были все это отложить!

– И не потешиться? Думаете, генерал Тхе отказался бы от своей диверсии? Она куда выигрышнее парада! Женщины и дети – вот это сенсация! Кому интересны солдаты, когда все равно идет война? О том, что произошло, будет кричать вся мировая пресса. Вы создали генералу Тхе имя, Пайл. Поглядите, вон ваша «третья сила» и «национальная демократия» – они у вас на правом ботинке! Ступайте домой, к Фуонг, и расскажите о вашем подвиге, – у нее теперь стало меньше соотечественников, о которых надо горевать.

Мимо нас вприпрыжку пробежал низенький толстый священник, неся что-то на блюде, прикрытом салфеткой. Пайл долго молчал, да и мне больше нечего было сказать. Я и так сказал слишком много. Он был бледен и близок к обмороку, а я подумал: «Зачем я все это говорю? Ведь он же дурачок и дурачком останется. Разве можно в чем-нибудь винить дурачков?. Они всегда безгрешны. Остается либо держать их в узде, либо уничтожать. Глупость – это ведь род безумия».

– Тхе бы этого не сделал, – сказал Пайл. – Я уверен, что он бы этого не сделал. Кто-то его обманул. Коммунисты…

Он был покрыт непроницаемой броней благих намерений и невежества. Я так и оставил его на площади и пошел вверх по улице Катина, в ту сторону, где ее перегораживал безобразный розовый собор. Туда уже устремлялись толпы людей; им, видно, хотелось утешиться, помолившись мертвым о своих мертвецах.

В отличие от них мне было за что вознести благодарность богу: разве Фуонг не была жива? Разве Фуонг не «предупредили»? Но перед глазами у меня было изуродованное туловище в сквере, ребенок на коленях у матери. Их не предупредили, они не стоили того. А если бы парад состоялся, разве они все равно не пришли бы сюда из любопытства, чтобы поглазеть на солдат, послушать речи, бросить цветы? Стокилограммовая бомба не разбирает. Сколько мертвых полковников стоят смерти одного ребенка или рикши, когда вы создаете национально-демократический фронт?

Я остановил моторикшу и попросил свезти меня на набережную Митхо.

Мне нужно было вечером избавиться от Фуонг; я дал ей денег, и они с сестрой пошли в кино. Я поужинал с Домингесом и, вернувшись, стал ждать Виго; он пришел ровно в десять. Виго извинился, что не может ничего пить: он очень устал и, если выпьет, то сразу же захочет спать. День для него сегодня выдался очень утомительный.

– Убийства? Несчастные случаи?

– Нет. Мелкие кражи. И несколько самоубийств. Здешние люди азартны, а проиграв все, что у них есть, кончают самоубийством. Знай я, сколько времени мне придется торчать в моргах, ни за что бы не стал полицейским. Терпеть не могу запах нашатыря. Не выпить ли все-таки пива?

– Увы! У меня нет холодильника.

– Не то что в морге. Тогда капельку английского виски.

Я вспомнил ту ночь, когда мы спустились с ним в морг и нам выкатили из холодильника труп Пайла, как поднос с кубиками льда.

– Значит, вы не едете в Англию? – спросил он.

– А вы наводили справки?

– Да.

Я протянул ему стакан виски твердой рукой, чтобы он видел, как крепки мои нервы.

– Виго, объясните, почему вы подозреваете, что я замешан в убийстве Пайла? Разве у меня были мотивы? Вы думаете, я хотел вернуть Фуонг? Или мстил за то, что ее потерял?

– Нет. Я не так глуп. Люди не берут на память книг у своих врагов. Вон она у вас на полке. «Миссия Запада». Кто такой Йорк Гардинг?

– Это тот, кого вы ищете, Виго. Он убил Пайла: с дальнего прицела.