– Спасибо, мы в другой раз, – пообещал я.

– Странные вы люди, – пожал плечами Липке. – Вчера не решались зайти, сегодня не решаетесь. Мы с Гудерианом не кусаемся, – и противно засмеялся.

Мы вежливо улыбнулись.

– У соседей все в порядке, не в курсе? – осведомился я.

– А кто ж их знает, – пожал плечами старик. – Не докладываются они нам с Гудерианом. Вот только Изабелла у них тут давеча на садовника кричала: луковицы лилий не туда он воткнул, куда бы ей хотелось. Мне из-за стены хорошо было слышно. Ух, как она разорялась…

Мы с Варварой озадаченно посмотрели друг на друга. Чего это на Изабеллу нашло?

– А еще она ругалась на этого… белобрысого – ну, который по дому шляется и ничего не делает – что у нее сигнализация в комнате несколько раз самопроизвольно включалась, – а вызвать специалистов у того руки не доходят.

Мы опять переглянулись. Похоже, Изабелла свыкается с мыслью, что живет в собственном доме.

– А Энрико вы давно знаете? – поинтересовался я.

– Этого-то лоботряса? Давно, – старец небрежно махнул рукой. – Он только на первый взгляд постоянно занят. А так – и потрепаться любит, и стаканчик пропустить. Не собираетесь заходить в дом, молодые люди? Тогда идите своей дорогой – вас уже заждались…

Охранник приоткрыл калитку, едва мы оказались в зоне «поражения». Отделался молчанием, отступил во мрак. Мы шли по освещенной лунным светом дорожке. Несуразная глыба вырастала из-за деревьев. Нелепая ротонда северного крыла, ломаные спирали оконных проемов, нагромождение кубов на крыше. Очертания чудовищных скульптур дрожали в хрупком воздухе. Черные качели, похожие на виселицу. Раздался скрип гравия. Все ближе, громче. Казалось, что громадная статуя Командора сейчас вырастет из-за угла… Мы встали, решив выждать. Рука Варвары нервно подрагивала.

Нарисовалась фигура садовника Тыниса. Он тащил на плече спиленный ствол какого-то чахлого деревца. Обогнул ротонду, потащился мимо парадного крыльца.

– Пора закрывать этого типа, – неловко пошутил я. – За ношение ствола.

Варвара тяжело дышала. Садовник с идиотской штуковиной на плече производил впечатление законченного маньяка. Он волокся мимо крыльца, когда из дома выскользнула тень. Человек хотел спуститься, но при виде садовника передумал. Спрятался за колонну, выждал, пока громоздкая конструкция из человека и растения проследует мимо. Бесшумно сбежал с крыльца, двинулся по центральной дорожке, вскоре растворился в зарослях.

– Ворген, – справедливо подметила Варвара. – К воротам пошел. И не боится же ходить по темному лесу…

– Но опасается садовника, – тонко подметил я. – Особенно в условиях темного времени суток и ограниченной видимости.

– И что это должно значить?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Но в доме явно протекает многопользовательская игра. Что ж, как говаривал незабвенный Стивен Кинг, жизнь штука страшная, но интересная. Зайдем в дом?

Злостные миазмы струились по холлу. Сновали невнятные тени, рябило пространство. Мы замерли посреди холла, когда с лестницы что-то слетело и скачками подалось в северное крыло. Растворилось в черном прямоугольнике проема.

– Что за хрень такая? – не разобрался я.

– Наше чахлое и анемичное создание, – объяснила Варвара. – Вырвалось из когтистых лап гувернантки.

Как в воду глядела Варвара. Едва лишь мальчик скрылся из вида, по лестнице зацокали каблуки. Объявилась еще одна фигура – вполне подходящая, чтобы, встретив такую в условиях «ограниченной видимости», схлопотать инфаркт. Гувернантка торопливо семенила вслед за мальчиком. Прошла мимо нас.

– Марио! – грозный окрик взмыл к потолку, разбежался по стенам. – Марио, а ну вернись! Сколько раз я тебе говорила, что после ужина есть нельзя!

Нас овеяло гневным ветром. Гувернантка скрылась в коридоре. Далеко в тумане хлопнула дверь буфетной.

– Бедный голодный ребенок, – пожалела чертово отродье Варвара. – Знаешь, Андрюша, мне кажется, что мальчику просто крупно не повезло с родительницей и надсмотрщицей. Кабы не эти злые люди, он бы рос приличным мальчуганом.

– Ну, не знаю, – засомневался я. – Если у Гитлера или Пол Пота что-нибудь подправить в детстве, то и там, глядишь, ничего бы не случилось. Впрочем, у Гитлера и Пол Пота что-либо подправлять уже поздно.

– А у мальчика можно, – хмыкнула Варвара. – Вот только кто займется?.. Знаешь, мне кажется, за сутки эти люди начали дичать. Прислуга мертва, новую принять не успели, да и не всякая отважная женщина сюда пойдет, самим приходится добывать пищу, наводить порядок…

Я сомневался, что Изабелла или Генрих точно представляют, что такое веник и с какого конца за него браться. Видимо, садовник и гувернантка выполняют несвойственную работу…

История повторялась с точностью до смешного (или до страшного). Из картинной галереи сочился свет. Мы не смогли пройти мимо изящных искусств. В коридоре, озаренном фиолетовым мерцанием, никого не было. Причудливые картины взирали со стен. Мы заглянули паровозиком в одну замкнутую комнату, в другую. Изабелла стояла в третьей, неподвижная, скрестив на груди холеные руки, рассматривала картину, которая висела на стене в гордом одиночестве. Художник изобразил пожилую даму в средневековом кринолине. Привычное совмещение несовместимого. Большая часть картины была выписана небрежно, жирными мазками. Дамский кринолин и окружающие детали воспринимались только издали, при ближайшем рассмотрении картина превращалась в загадочную абракадабру. Взбитая ядерным взрывом прическа, сигарета в лежащей на коленях руке: неестественно длинная, с раструбом на конце. Хищно загнутые ногти. Багровый закат за спиной дамы прорезали вспышки молний, метеоритные дожди, ураганы, смерчи, летящие с распростертыми конечностями люди… И только лицо пожилой особы, представленное в изометрии, было выписано с особой тщательностью. Дряблая кожа с разводами пигментных пятен, уродливая асимметрия в лице, тонкий аристократический нос с перекошенными ноздрями, мутные глаза, высокий лоб, превращающий старуху в какую-то инопланетную агентессу…

– Тревожная картина, – прошептала Варвара.

Женщина резко повернула голову. Страх мелькнул в затуманенных глазах.

– Это вы, фу-у… Зачем так пугать, господа?

– Простите, Изабелла, – раскланялся я. – Завернули, как водится, на огонек. Ваша тяга к прекрасному превращается в систему.

Она нахмурилась, потерла лоб, пытаясь что-то вспомнить.

– Подождите, а вы…

– Отпустили, – вкрадчиво сказал я. – Не тянем на безжалостных убийц. А разве полковник Конферо вам не говорил?

– Ах, точно, – вспомнила она. – Простите, господа, я сегодня вся такая… – она изобразила изящной ручкой нечто порхающее, – меланхолия, господа соотечественники. Стыдно признаться, но сегодня у меня… день рождения, – пятнышки румянца заплясали на аппетитных щечках.