Со смертью реки исчезнет все, что было общего между теми, кто заблудился на ее берегах. Пока еще они, занятые простым выживанием, не слишком спешили искать для себя новую меру общности. Тем не менее Рэнсом был уверен, что с исчезновением реки – великого универсального посредника, служившего мостом между всем живым и неживым, положение станет критическим. Каждый из них окажется в буквальном смысле на острове в иссякающем времени.

Сняв полотняный пиджак, Рэнсом присел на лавку у кормового окна каюты. Он собирался сойти на берег, но после недели одиночества на борту не мог еще настроиться на общение, каким бы простым оно ни стало по нынешним временам. У него отросла бородка, но поскольку из Ларчмонта почти все выехали, брить ее не было особого смысла. Правда, черная полоска, обводившая щеки, придавала доктору голодный и неуместно романтический вид, но он смирился с новым своим образом, решив, что соответствует новому облику реки и одиночеству своего плавучего дома.

Он увидел объявление о продаже суденышка прошлой зимой, когда навещал пациента в яхтенной заводи. Пастельно-голубой корпус и окна с частым переплетом придавали ему совершенно немореходный вид, но этот недостаток искупался функциональной строгостью интерьера, не сохранившего отпечатка личности прежнего владельца.

Рэнсом, на удивление яхтсменам, отвел судно на буксире и причалил к открытому берегу ниже автомобильного моста. За плохонький причал взимали символическую арендную плату, по воде сюда долетал запах вяленой рыбы, зато он был один и по дорожке вверх мог быстро добраться до Ларчмонта и до больницы. Огорчали только окурки, летевшие с моста от пробегающих машин. Ночами Рэнсом сидел у штурвала, глядя, как гаснут в воде крошечные бумажные кометы.

Плавучий дом он обставлял куда тщательней, чем обычный, который делил с Джудит. Каюта превратилась в хранилище собранных за жизнь талисманов. На книжных полках стояли учебники анатомии, которыми он пользовался студентом, работая в морге – на страницах остались пятна от формалина, стекавшего, словно жидко разведенная кровь с рассеченных трупов, среди которых мог быть и не узнанный Рэнсомом отец-хирург. Стол украшало пресс-папье, вырезанное им в детстве из куска мелового известняка – окаменелые ракушки, заметные на поверхности, через миллионы лет донесли до него частицу Юрского периода. За пресс-папье его личным ковчегом завета красовались фотографии в складной рамке из черного дерева. На левой он сам в четыре года, еще до развода родителей, сидел с ними на лужайке. На правой, воскрешая давние ужасы, была репродукция маленького полотна Танги «Jours de Lenteur». Гладкие, как галька, предметы, не вызывающие никаких ассоциаций и разбросанные на отмытом волнами фоне помогали отгородиться от утомительной рутины будничной жизни.

Все эти памятки Рэнсом под носом у Джудит месяцами выносил из дому, обставляя для себя собственную зону внутренней реальности. Оглядывая сейчас каюту, он понимал, что речной домик стал капсулой, защищавшей его от давления и вакуума времени, как стальная скорлупа защищает астронавта от враждебного космоса. Здесь спрятались бессознательные воспоминания детства, окаменевшие, как образцы минералов в стеклянных витринах геологического музея.

Предостерегающе взвыл гудок. Старый речной пароходик с белым навесом над рядами сидений подходил к центральному пролету моста. Капитан Туллох, тощий старый задира с носом пьяницы, сидел на крыше рубки над рулевым и близоруко вглядывался в сузившийся фарватер. Малая осадка пароходика позволяла проскользить над отмелями, отстоявшими не более двух футов от поверхности. Рэнсом подозревал, что Туллох почти ослеп, но будет водить свое судно – единственное, еще катавшее пассажиров по озеру, – пока раз и навсегда не засядет с ним в илистой банке.

Когда пароход поравнялся с Квилтером, тот вошел в воду и, ловко подпрыгнув, ухватился за перила, упершись ногой в шпигат.

– Эй, там! Полный вперед!

Пароход чуть качнуло, и капитан Туллох с криком соскочил со своего насеста. Подхватив багор, он захромал по палубе к Квилтеру, который корчил ему рожи, повиснув на кормовых перилах, как шимпанзе на решетке. Взревев, капитан застучал багром по столбикам перил. Они уже прошли под мостом и подплывали к барже Квилтеров. Миссис Квилтер, продолжая обмахиваться веером, выпрямилась и швырнула в капитана горстью ярких эпитетов. Не слушая ее, Туллох гнал Квилтера вдоль перил, размахивая багром, как тяжелым копьем. Рулевой резко развернул пароход, нарочно раскачав баржу. Миссис Квилтер нагнулась и за причальный конец отдернула с дороги свой челнок. Он отскочил от носа парохода и бешено завертелся у борта. Квилтер легко спрыгнул и растянулся плашмя на палубе баржи, а багор капитана просвистел у него над головой и сбил в воду веер миссис Квилтер.

Жаркое солнце играло в кильватерной струе судна, провожаемого хохотом миссис Квилтер. Разгладившись, река выровняла медленное течение, лишь кое-где разбитое маслянистой рябью. Белые берега уже пошли трещинами, как пересохший цемент, а тени погибших деревьев лежали на обрыве резными иероглифами.

Наверху по пустынному мосту прошумела машина – в сторону побережья. Рэнсом, выйдя из каюты, заглянул в свой дождемер. В установленный несколько месяцев назад цилиндр пока не попало ничего, кроме пыли и клочков палой листвы.

Он вытряхивал цилиндр, когда к берегу футах в пятидесяти от него вышла женщина в белом купальном халате. Она двигалась медленной неспешной походкой человека, оправившегося от долгой болезни. Такому кажется, что все время мира теперь принадлежит ему. Растрескавшийся береговой откос пылил облачками костной муки. Женщина озабоченно оглядела узкий поток. Когда она подняла голову к небу, Рэнсом на миг увидел в ней олицетворенный дух непобедимой пыли.

Она обернула волевое лицо к Рэнсому и как будто совсем не удивилась, увидев его на ложе уходящей реки. Рэнсом, хоть и не видел ее несколько недель, не сомневался, что она будет среди тех, кто последним покинет городок. Со смерти отца, отставного директора зоопарка в Маунт-Роял, Катерина Остен одна жила в домике у реки. Рэнсом часто видел, как она вечерами гуляет по берегу, и ее длинные рыжие волосы окрашиваются текучими отблесками закатной воды. Случалось, он махал ей, проплывая мимо, но она ни разу не удостоила его ответом.

Она опустилась на колени у воды, поморщилась на проплывающие мимо трупы птиц и рыб. Поднялась и прошла к причалу Рэнсома, указала на старое ведро, подвешенное к будке дождемера.

– Не одолжите?

Рэнсом протянул ей ведро и посмотрел, как она пытается дотянуться до воды прямо с мостков.

– У вас не осталось воды?

– Только немного питьевой. Такая жара, я хотела искупаться.

Она вытащила наверх ведро и осторожно слила темную жидкость обратно в реку. Ведро изнутри покрылось черной маслянистой пленкой. Женщина, не оборачиваясь, сказала:

– Я думала, вы уехали, доктор. Как все, к морю.

Рэнсом покачал головой.

– Я неделю плавал по озеру. – Он указал на блестящие пятна ила, протянувшиеся за устьем. – Скоро можно будет перейти вброд. Вы решили остаться?