На Майка эта история, похоже, не произвела впечатления.

— А еще она как-то раз пыталась свести меня с одним парнем из Бостонского университета, она там училась.

— Лучше не рассказывай.

— Это было в начале прошлого года. Их студенческая община устраивала какой-то праздник, и Фиг договорилась, чтобы я тоже туда пошла с другом ее бойфренда. Наверное, он думал, что я такая же красавица, как и Фиг, поскольку мы с ней двоюродные сестры. Она меня предупредила, что если я напьюсь и не ляпну ничего лишнего, то он обязательно начнет приставать ко мне, но идти с ним в его комнату стоит только в том случае, если я буду готова заняться сексом. И он действительно начал лапать меня в автобусе, но я не смогла заставить себя пойти с ним. — Анна никак не может вспомнить, как звали того парня. Он был игроком в лакросс, но Анне больше всего запомнилось, что его шея была туго перевязана бусами (веревочка с коричневыми деревянными шариками) и через пять лет после окончания университета он собирался заколачивать по сто штук (это его выражение). — В общем, вечер получился паршивый. Но дело не в этом. Цветы мне купила Фиг, — говорит Анна. — Она знала, что тот парень до этого не додумается, и купила мне букетик из ирисов и перекати-поле. Фиг не такая уж плохая.

Майк качает головой.

— Во-первых, на самом деле ты очень красивая, — говорит он. — И знаешь, еще что? Ты сама себе худший враг.

Майк раньше ходил в католическую школу для мальчиков, поэтому Анне кажется, что ему должно быть особенно интересно учиться в таком прогрессивном университете, как Тафтс. Он состоит в «Партии зеленых» и не ест виноград, потому что его собирают мигрирующие работники. Анна спрашивает:

— В чем же виноваты наемные рабочие?

И Майк дает очень подробный ответ, что ее удивляет: она-то как раз спрашивала в расчете на то, что ему будет не под силу вразумительно объяснить свою позицию. Впрочем, она не может решить, хуже это или лучше, что его идеализм основывается на фактах. Просто все это кажется немного глупым. Когда Анна росла в семье (до развода родителей), самый главный принцип, которого она придерживалась, заключался в том, чтобы не мутить воду. Поэтому люди, способные вот так, на словах, определить себя и свои принципы, кажутся ей неискренними. Они как будто играют в игру, хотя сами этого не понимают.

Среди самых близких подруг Майка есть лесбиянка (ее зовут Сьюзен), и это, похоже, доставляет ему огромное удовольствие. У нее сзади на шее вытатуирован красивый черный крест. Когда они однажды вечером отправляются с ней в бар, Анна замечает, с каким упоением он рассказывает Сьюзен о своей случайной встрече с одной из ее бывших партнерш.

Но потом Анна и Майк (из-за поездки Анны в Лос-Анджелес на неделю раньше, чем планировалось) отправляются на автобусе в Вустер, где живет его мать, и оказывается, что она тоже лесбиянка. Так что нет, тогда вечером в баре, когда Майк разговаривал со Сьюзен, Анна ошиблась, определив в его поведении намек на то, что ему очень жаль, что та лесбиянка.

Мать Майка живет в небольшом ухоженном доме в колониальном стиле с обшитыми белым алюминием стенами, в котором есть две спальни. Майк, его мать и Анна ужинают на задней веранде. Когда Анна, обращаясь к матери Майка, называет ее миссис Козловски, та просит:

— Брось ты эти глупости, Анна. Называй меня Сэнди.

Мать Майка работает бухгалтером, она развелась с его отцом, когда Майку было четыре года. Она, как и Майк, небольшого роста и подтянута, ее седые волосы обрезаны на уровне подбородка, а разговаривает она с легким массачусетским акцентом. На ней клетчатая рубашка на пуговицах без рукавов, джинсы и дешевые открытые кожаные туфли на невысоком широком каблуке. С ней живет апатичный бульдог по кличке Ньюти, названный так в честь Ньюта Гинрича[15].

— Вы дали такое имя собаке в знак почтения или, наоборот, неуважения? — спрашивает Анна, на что мать Майка говорит:

— К кому — к человеку или к собаке?

Ее уклончивый ответ, нежелание поделиться информацией о себе и то, что она пока воздерживается от какой-либо оценки самой Анны (или делает вид, что воздерживается), вынуждают Анну сделать вывод, что миссис Козловски считает ее девушкой при деньгах. Нельзя сказать, что это (несмотря на нынешнее не очень благополучное в финансовом отношении положение) абсолютно не соответствует действительности.

Майк, не стесняясь, часто прикасается к Анне на глазах у матери, и, когда они закончили ужинать и пересели на скамейку, он пристраивается рядом с Анной и обнимает ее за плечи. Поднимаясь, чтобы убрать со стола (помощь Анны не принимается), он берет левую руку Анны и целует ее. На десерт они едят мороженое.

— Анна, тебе с мятной стружкой или с пекановым маслом? — спрашивает Майк, выходя из кухни с ведерками в руках.

Услышав, что Анна отвечает: «А можно и того, и того?», мать Майка одобрительно восклицает:

— Ну молодец!

Она разрешает Майку и Анне спать в одной комнате, в той кровати, в которой он спал, когда еще был ребенком, хотя Анна рассчитывала, что ее уложат спать на кушетке в гостиной. Глубоко ночью (они оба лежат в майках) Майк предлагает:

— Давай снимем одежду, я хочу чувствовать твою кожу.

— А как же твоя мама? — спрашивает Анна.

— Она спит как убитая.

Скоро, само собой, они начинают целоваться и обниматься, он оказывается сверху.

— Ты уверен, что она не услышит? — шепчет Анна.

— Сколько можно! — шепотом изображает крик Майк. — Дайте поспать!

Когда Майк показывает презерватив, она кивает (удивительно, что до этого дошло только сейчас), и потом он входит в нее. Непосредственный момент проникновения самый болезненный, и Анне вспоминается, как Фиг, когда еще учились в старшей школе, поучала: «Нужно просто сжать зубы и перетерпеть». После первой секунды, когда происходит сам процесс, она не чувствует ни той боли, ни того удовольствия, которые ожидалась ею. Его толчки рождают только ощущение влажного трения, и Анна думает: «И ради этого люди по субботам собираются в барах, женятся, совершают преступления и развязывают войны? Неужели всего лишь ради этого? Если это правда, то все люди, и она в том числе, странные и какие-то милые, что ли…» Она понимает, что каждый раз, когда мужчина и женщина оказываются вместе в постели, прелюдия может отличаться, но ощущения-то наверняка практически одни и те же! Первый раз с тех пор, как почти полтора года назад она встретила Генри, Анна начинает задумываться, что, возможно, не в нем заключены ответы на все ее вопросы и решение всех ее проблем. Вполне может быть, что все они заключены в Майке.

Прижавшись к ней, Майк спрашивает:

— Ну что, нравится тебе секс, Анна?

Что тут скажешь? Она лишь сжимает его руку.