Немедленно слышится рычание. Это лис Инь Ян демонстрирует свое неодобрение по отношению к запретному слову. Остальные не обращают на него никакого внимания.

— Потом началось обычное безобразие. Они получали пособие. У них родились дети. Восемь. Родилось бы и больше, но у матери обнаружили фиброму. Отец сидел дома, ничего не делая, и целый день смотрел телевизор. Особенно футбол и прогноз погоды. Праздность его раздражала. Он бесился по пустякам. Начинал кричать и угрожать. Он все время со всеми ссорился, не только с нами, но и с соседями, и с полицейскими. Он бил нас ремнем по любому поводу. И даже без повода. Мать ничего не говорила. Она постоянно была в депрессии. Иногда ложилась в больницу, возвращалась оттуда с улыбкой и отсутствующим взглядом. Мои семь старших братьев и сестер быстро покинули отчий дом, зажили своей жизнью вдали от родителей. Они соглашались даже на такую поганую работу, как официант, разносчик рекламы или уборщица. Я был восьмой, самый младший. И я остался один.

Он выдувает облачко синеватого дыма.

— На самом деле я не люблю своих родителей. Не понимаю, кто выдумал эту идиотскую повинность: «Надо любить своих родителей, и они тебя тоже должны любить». Вот еще один пример замороженной мудрости наших предков, которая в наши дни уже потеряла актуальность.

— Точно, — подтверждает Эсмеральда. — В кои-то веки ты прав, Барон. И даже без моей подсказки.

— Совершенно согласен, — добавляет Фетнат.

— Мы все — живые люди, мы все разные, нам могут попасться как хорошие родители, так и плохие. Если тебе не повезло, зачем говорить, что твои родители великолепны просто потому, что они — твои родители. Тебе попались уроды, ты вытащил несчастливый билет, вот и все.

— Да. Это лотерея жизни, — считает нужным добавить Фетнат.

— Поэтому не нужно делать вид, что все хорошо, когда все плохо, — убежденно говорит Орландо, вдыхая дым.

— Одно мои родители сделали правильно, пусть даже лишь для того, чтобы избавиться от меня, — отправили меня в обязательную муниципальную светскую школу. Там мне ужасно понравилось учиться. Особенно я полюбил философию. Тебя это, быть может, удивит, девчушка, но я получал довольно хорошие оценки.

Тот — бомж-анархист, этот — бомж-философ. Все эти бароны и маркизы уж точно не считают себя обыкновенными неудачниками. Они придумали себе интеллектуальную жизнь.

— Так ты поэтому придираешься к моим поговоркам? Хочешь показать, что у тебя есть свои мысли, а, Барон? — усмехается Ким.

Орландо не отвечает. Он строит гримасу, которая делает его похожим на грустного клоуна.

— Ладно. Потом, в тот год, когда я должен был получить аттестат, мой отец как-то раз страшно взбесился то ли из-за пережаренного, то ли из-за недожаренного телячьего эскалопа. Он чересчур сильно ударил мать, я встал на ее защиту и оттолкнул отца. Злая шутка закона гравитации: он неудачно упал с лестницы. Раздался сухой треск, отец перестал шевелиться, а его голова заняла по отношению к позвоночнику совершенно неправильное положение.

Викинг нервно жует сигару.

— Я предпочел никому не объяснять, что это был несчастный случай, а сбежать.

— Еще бы! — усмехается Эсмеральда. — Особенного выбора у тебя не было, Барон. Наделал делов и еле-еле успел удрать от полицейских.

— Для человека в розыске есть одно место, где его примут, не задавая лишних вопросов: Иностранный легион, — продолжает Орландо. — Я сменил имя, Бодуэн ван де Пютт[13]— не смейся, это бельгийское имя, которое означает «колодец», — по собственной воле превратился в Орландо ван де Пютта.

Об этом я не подумала. Ведь можно перепрограммировать воздействие имени. И даже фамилии. Простым односторонним решением. Достаточно сказать: «Отныне зовите меня по-другому».

— Орландо звучит более стильно, чем Бодуэн, — признает Фетнат. — В этом имени есть золото[14].

— И «ландо», — шутит Ким.

— Теперь я могу тебя звать господин Барон ван де Пютт, — иронизирует Эсмеральда.

— С Легионом я побывал во многих странах. Повсюду тренировки, лагеря, комары, стычки в джунглях или в горах, подвиги, про которые никто не знает, трупы, мухи. Я начал с Джибути, потом последовали Чад, Конго, Косово, Коморские острова, Афганистан, потом снова бывшая Югославия. В Боснии я встретил необыкновенную женщину. Мы поженились, у нас родилась дочь.

— Боснийки хорошенькие, — соглашается Эсмеральда.

— Но у меня не было возможности часто видеться с моими дорогими девочками, потому что меня отправили сначала в Буркина-Фасо, потом в Либерию, в Гвинею, в Руанду. И вот в Руанде, в разгар кровопролитной гражданской войны, случилось опять то же самое — несчастье произошло во второй раз: я поссорился с капитаном из-за покера. Он подумал, что я жульничаю. Но я никогда не жульничаю. Я человек с принципами.

— И, повинуясь своим пресловутым принципам, ты столкнул его с лестницы? — иронизирует Ким.

— Нет, мы честно подрались на ножах. Реакция у него оказалась хуже моей, и он проиграл.

— Как назло, — усмехается Ким.

— А остальные офицеры не поверили в мои объяснения о нашей честной дуэли.

— На самом деле, тебе всегда все трудно объяснить, — добавляет Ким. — Печальная участь философа, Барон.

— Посмотрел бы я, как ты, Маркиз, разговаривал бы с дураками, не понимающими значения оттенков слов! — пышет гневом Орландо, потом вздыхает. — Короче, я предпочел снова сбежать. Я поселил свою боснийскую жену с дочкой в парижской квартире под вымышленным именем. И спрятался там.

— А как же третья проблема? — спрашивает Ким, который, видимо, слушает историю не в первый раз.

— Ну… да. Я повздорил с женой. Она не оказала мне достаточного уважения.

— Плохо прожаренный телячий эскалоп? Жульничество в покер в разгар гражданской войны? — шутит молодой азиат.

— Ты, дурачок, не хочу тебя обижать, но лучше бы тебе заткнуться!

— В общем, ты тоже оказался вспыльчивым. Должно быть, гены, — признает Фетнат.

Орландо сомневается, следует ли ему отвечать, жует сигару, потом, решившись, бормочет:

— Нет, на этот раз из-за телевизора. Мы хотели смотреть разные каналы. Я — футбол по второму. Европейская лига чемпионов, как-никак. А она хотела старый сентиментальный фильм «Когда Гарри встретил Салли». Подрались из-за пульта.

— «Обладающий пультом обладает скипетром власти», — вставляет Ким.

— А это кто сказал? Наполеон? — спрашивает Фетнат.

— Нет, я, — заявляет Ким. — У Наполеона не было пульта, Эх ты, Виконт Безмозглый!