Папа остановился рядом с фургоном. Спортивная сумка скатилась с его плеча на землю. Тяжело дыша, он сказал:

– Мы же говорили об этом по телефону. Тебе нельзя с нами в Йеллоустон.

Вообще-то папа говорил только, что это плохая идея, учитывая мое состояние. Он так и не сказал нет. У меня все было подготовлено. Я достала из кармана сложенный листок и сунула его папе в руки.

– Врач говорит, что мне можно путешествовать.

Папа прочитал справку, прищурившись.

Я выдумала какую-то загадочную боль в груди, которая якобы появилась от занятий спортом, и пришла с этой жалобой на прием к врачу. Когда медсестра записала мои данные и вышла, я заперла дверь в смотровой и стала копаться в шкафах у доктора Стэнтона, чтобы найти его бланки для рецептов. Когда они нашлись, взяла сразу два (один – для тренировки), спрятала их в сумочку, а потом отперла дверь и вернулась на стол для осмотра. Я все закончила еще до того, как доктор Стэнтон постучался. Мы с ним решили, что за болью в груди пока можно просто «понаблюдать».

Я начинала понимать, почему за столько лет мою мать никто не подловил на лжи. Доктора – это ходячие лейкопластыри: только и ждут шанса подлатать тебя. Нужно просто рассказать свою историю болезней, перечислить симптомы и попросить помощи. Доктору Стэнтону и в голову не пришло, что я могу врать. Мы с ним были командой, которая вместе идет к цели. Роль образцового пациента я выучила еще в детстве.

И да, я осознаю, что это лицемерно – обманывать врачей и осуждать при этом мать, которая делала то же самое. Но между нами было одно отличие: ее ложь вредила другому человеку, моя же ложь была во благо, она должна была помочь мне восстановить и укрепить связь между мной и отцом.

Папа вернул мне справку.

– Я рад, что доктор Стэнтон заметил у тебя прогресс, – сказал он, пряча глаза. Я еще в детстве узнала, что это значит. Тогда, много лет назад, все взрослые, которым приходилось сообщать мне плохие новости, – врачи, учителя, моя мать – отводили взгляд. – Но тебе все равно нельзя с нами, – продолжил папа.

– Но почему? – спросила я. Мой голос выдавал разочарование. – Я закончила химию. Доктор Стэнтон полон оптимизма.

Я уже начинала жалеть, что придумала всю эту историю про рак.

– В последнее время я только и делаю, что беспокоюсь о тебе, – ответил папа, нахмурившись. – Я устал. Мне тоже нужен отпуск. Мне нужно отдохнуть от… – он взмахнул рукой, указывая на меня, – от этого. На меня слишком много всего навалилось.

Папа посмотрел на свою жену и детей. Они продолжали укладывать вещи в машину. Он расправил плечи.

– Это мое семейное путешествие.

Мои кулаки сжались.

– Но я тоже часть твоей семьи.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Папа отвел взгляд.

Я подумала об удочке, маршмеллоу и мешке с углем, которые лежали на заднем сиденье фургона. Вчера вечером я увидела у Софи в фейсбуке пост о том, что ровно в девять утра Гиллеспи отправятся в путь. Я выехала из дома в четыре, чтобы успеть.

– Поверить не могу, что ты отказываешься брать меня, – сказала я, скрестив руки на груди.

Папа пожевал губу.

– Почему бы тебе не поехать на выходные к Алекс?

Я с трудом сдержала смешок. Я не видела Алекс и не разговаривала с ней уже шесть месяцев. Через неделю после фиаско с бровями она прислала мне сообщение.

Я не стала отвечать. Надо отдать должное Уитни: она оказалась умнее, чем я думала. Судя по всему, она передала Алекс мою последнюю фразу, и одна из них сумела сложить два плюс два (а может, и обе). Я не осуждала их за то, что они больше не желают со мной дружить. Какая же это подруга, если она оставила тебя без бровей?

Я не знала, как реагировать на то, что потеряла Алекс. Да, мы дружили с самого детства. Но можно ли считать это потерей, если Алекс вытирала об меня ноги? Теперь я уже не могла писать ей о том, что происходит в моей жизни, поэтому стала чаще общаться с Филом и папой – особенно с папой.

Я пожала плечами.

– Она в отъезде. Видимо, придется вернуться в Дэдвик, сидеть дома и думать, действительно ли химия помогла.

Папа бросил на меня гневный взгляд.

– Вот только не надо, – не выдержал он.

– Не надо что?

– Не надо давить на чувство вины. Я предложил ездить с тобой на химию. Ты не захотела.

– Но ты нужен мне сейчас. – Мне было мерзко от собственного жалкого тона, но поездка ускользала от меня, как песок сквозь пальцы. Я посмотрела на свои новенькие ботинки для походов. На правом мизинце уже чувствовалась мозоль.

Папа закинул сумку на плечо.

– Господи. – Он раздраженно выдохнул и махнул рукой в сторону своего дома. – Ты будешь нас провожать или нет?

Я перешла дорогу вслед за ним и остановилась возле его машины. Из дома до меня донесся голос Ким:

– Анна, мы выезжаем!

Через несколько секунд Анна вприпрыжку выскочила на улицу. В руках у малышки была фрисби, а на спине – радужный рюкзачок. Заметив меня, Анна отбросила фрисби и побежала ко мне.

– Роуз! Роуз! – закричала она, обнимая меня за ноги. – Роуз поедет с нами? – спросила она у папы.

Тот покачал головой. Я наклонилась и обняла Анну.

– Я хочу, – сказала я, – но папа не разрешает.

– Почему, папочка? Почему? – расплакалась Анна. – Я хочу, чтобы Роуз поехала.

Папина челюсть напряглась.

– Садитесь в машину, дети, – велел он и, прищурившись, поглядел на меня.

Софи и Билли-младший равнодушно стояли, пока я обнимала их. Потом они забрались на сиденье и начали спорить о том, с чего начнут – с игры или с просмотра фильма. Никого, кроме Анны, не расстраивало мое отсутствие. А я-то думала, что меня приняли в семью.

– Я очень-очень хочу поехать с вами, – в отчаянии сказала я, обращаясь к Ким. Я ненавидела себя за этот умоляющий тон.

Ким ничего не ответила. Она только посмотрела на меня, склонив голову набок. Ее взгляд остановился на кончиках моих волос, которые уже доставали до плеч. Дети в машине притихли – подслушивали. Молчание нарушил папа:

– Как там зовут твоего врача?

– Доктор Стэнтон, – сказала я. – А что?

– А на какой улице его кабинет?

– Кинни, – ответила я. У меня на лбу выступила капелька пота.

– Тогда почему бы нам не позвонить ему, – спокойно сказал папа, доставая телефон, – чтобы убедиться в том, что он точно не против?

Я закусила нижнюю губу. Мое сердце начало биться чаще.

– Он сейчас в отпуске, – ответила я. – Ему нельзя позвонить.