Соклею пришло на ум еще кое-что:

— А как Полемей узнает, что мы работаем на тебя, господин? Как мы убедим его, что не состоим на жалованье у его дяди или у Кассандра?

— Я уже сказал, что ты смышленый парень, верно? — просиял Птолемей. — Я дам вам письмо, запечатанное моим орлом.

Он протянул правую руку, сжатую в кулак. На одном из толстых пальцев сверкало золотое кольцо с печаткой, выполненной в виде орла — наподобие тех орлов, что изображались на его монетах.

— Письмо доставят на борт вашего судна вместе с деньгами, которые я плачу вам вперед. Что-нибудь еще?

Взглянув на Менедема, Соклей покачал головой.

— Нет, господин. Думаю, все.

— Тогда хорошо. — Птолемей был сама деловитость. — Вы хотели бы еще что-нибудь съесть или выпить? Нет? Вам понадобится Алипет, чтобы проводить вас обратно в гавань? Нет? Очень хорошо, очень хорошо. Рад был с вами побеседовать.

И спустя несколько мгновений два родосца уже очутились на улице перед резиденцией Птолемея.

— Талант серебра! — выдохнул Менедем.

— Мы его честно заслужим, — ответил Соклей. — Ради таких денег мы пройдем сквозь строй.

— Мы справимся. — Его двоюродный брат говорил уверенным тоном; впрочем, он всегда так говорил. — Вот что нам надо сделать — зайти в дом Пиксодара по дороге в порт. Нужно убедиться, что шелк будет на борту раньше, чем люди Птолемея доставят нам обещанное.

— Верно, — ответил Соклей. — И лучше поторопиться, потому что вряд ли они будут медлить.

— Я тоже так думаю, — согласился Менедем.

Братья двинулись к гавани.

— А теперь скажи, — продолжал Менедем, — когда мы шли от моря, мы прошли две улицы вперед и три в сторону, или наоборот?

— Три вперед и две в сторону, — ответил Соклей. — Почему ты не запоминаешь таких вещей?

— Не знаю, дорогой. Но мне и не нужно их помнить, когда ты рядом.

То был своеобразный комплимент — насколько Соклей вообще удостаивался похвал от своего двоюродного брата.

Они зашагали к морю.

«Афродита» плыла на северо-запад, гребцы поочередно брались за весла, когда ветер слабел. Менедем ожидал беды, не сомневаясь, что она придет, причем, может быть, еще до истечения первого дня путешествия. И он оказался прав.

Вскоре после полудня Соклей поднялся на ют, вгляделся туда, где по правому борту виднелся остров Калимнос, потом посмотрел вперед, в сторону более далекого и маленького островка Лебинтос, мимо которого они должны были пройти ночью. И кашлянул пару раз.

— Я знаю, что ты собираешься сказать, — отозвался Менедем. — И отвечаю — нет.

Его двоюродный брат удивленно вздрогнул.

— Как ты догадался, о чем я хотел попросить?

— Потому что ты, почтеннейший, прозрачен, как воздух, — ответил Менедем. — Ты собирался сказать нечто вроде: «Мы можем по пути в Халкиду остановиться в Афинах. Это не займет много времени, и заодно мы избавимся от черепа грифона». Так?

Соклей сделался красным, как черепица.

— Ну и что, если даже я и собирался это сказать? — пробормотал он. И добавил уже более уверенно: — Это же правда.

— Конечно правда, — согласился Менедем. — Но на Косе нас ждут сорок мин. А сколько, как ты полагаешь, принесет твой драгоценный череп?

— Если повезет, где-то около шести мин, — ответил Соклей.

— Повезет? Это будет чудом, посланным богами, — сказал Менедем. — Неужели найдется безумец, согласный заплатить такие деньги за старую кость?

На что Соклей возмущенно заявил:

— Иногда ты переоцениваешь свою сметку. Дамонакс, сын Полидора, предложил мне на Родосе именно такую сумму.

Менедем уставился на двоюродного брата.

— И ты отказался?! Невероятно!

Соклей кивнул.

— Представь себе.

Не в силах прийти в себя от изумления, Менедем спросил:

— Но почему? Ты ведь не думаешь, что мы получим больше в Афинах!

— Не думаю, — признался Соклей. — Но я принес ему череп, чтобы показать, а не продавать. Я не хочу, чтобы череп грифона пылился в его андроне или чтобы эту диковинку демонстрировали на пьяных пирушках, как галку Клейтелия. Я хочу, чтобы его изучили люди, воистину любящие мудрость.

— Надо же, — проговорил Менедем, а потом добавил: — Я рад, что меня не укусил москит, переносящий тягу к философии.

Он взял-таки себя в руки.

— Но даже если бы мы получили за череп грифона десять мин, это все равно составило бы лишь одну четвертую часть от сорока. Мы можем взять Полемея, вернуться на Кос, а потом направиться в Афины. Я прав или нет?

Соклей тяжело вздохнул.

— О, я полагаю, прав. Но это еще не означает, что такое положение вещей должно мне нравиться.

Шаркая ногами, он спустился с юта и прошел на середину торговой галеры.

— Я правильно расслышал, шкипер? — негромко спросил Диоклей. — Шесть мин серебром за этот дурацкий череп — и он отказался продать? Кто более безумен — тот парень, что собирался столько заплатить, или твой братец, ответивший ему отказом?

— Пусть меня склюют вороны, если я знаю, — ответил Менедем — тоже тихо, и начальник гребцов засмеялся.

Но потом Менедем сказал:

— Соклей и вправду гоняется за знаниями так же, как я гоняюсь за девушками, верно?

Он понял, что восхищается Соклеем — как восхищался бы мальчиком, отклонившим дорогой подарок нелюбимого поклонника.

— Твое увлечение приносит тебе больше веселья, — проговорил Диоклей, заставив шкипера засмеяться.

— Что ж, думаю, ты прав, — сказал Менедем. — Но если Соклей думает по-другому, то кто я такой, чтобы указывать ему на ошибки?

Диоклей фыркнул.

— Я могу вспомнить много гетер, которые хотели бы, чтобы кавалер дал им полдюжины мин. Но я не могу припомнить ни одной настолько гордой, чтобы она не обрадовалась подобному подарку, вот в чем дело.

Менедем только пожал плечами.

Может, такой была знаменитая Таис, которая уговорила Александра Великого сжечь Персеполь. А может, и она такой не была.

«Афродита» приблизилась к острову Лебинтосу, когда солнце на западе опустилось к водам Эгейского моря. Менедем направил галеру к уютной маленькой гавани на южном берегу острова. Оба рулевых весла снова ощущались одинаковыми в его руках: в распоряжении плотников Птолемея имелось выдержанное дерево, и у них не ушло много времени, чтобы заменить самодельное весло, которое смастерил Эвксенид из Фазелиса. Но даже они высоко оценили его искусство, когда вынимали весло из паза.