Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выехав на шоссе, Костя повернул на запад. Он махнул рукой и подчинился цели, и, подчинившись, ехал уже быстро, уверенно. Совершенно стемнело. По встречной полосе проносились огни. И ему на самом деле казалось, что он мчится в черном космосе, всё больше ускоряясь по мере приближения к цели. Он ехал всю ночь, нигде не останавливаясь, не вступая в разговоры, как по касательной к текущей жизни.
Ранним утром в северном районе столицы он припарковался к обочине. Было около семи, но народ уже спешил к метро. Еще не все киоски открылись. Маленький смуглый человек тянул платформу, нагруженную всевозможным товаром: какими-то коробками, цветными тряпками, чем-то блестящим, лаковым. Дворник выметал мусор. В «Макдоналдсе» уютно горел свет. В такую рань уже торговала прессой тетка у метро, пачки журналов и газет пирамидой громоздились у нее на тележке, образцы пришпилены были к ручке. Костя взял «Из рук в руки» и направился в «Макдоналдс».
Утро было холодное, почти осеннее, и Костя пожалел промерзшую на ветру тетку, он прекрасно ее видел из широкого окна. В «Макдоналдсе» было тепло, еще немноголюдно. Костя взял кофе с молоком и тост с сыром. Он просматривал объявления, газета пахла типографией и пачкала пальцы. Костя достал мобильный, который купил еще на въезде в Москву. Деньги на укоренение в новой жизни дал Василь Андреич, всё в той же надежде на прощение грехов.
– Доброе утро, – сказал Костя бесцветным своим, прозрачным голосом, – я не слишком рано? Да, по объявлению. Да. Хотелось бы.
Написал несколько цифр возле объявления и позвонил по следующему.
Он вышел из кафе, и уже был час пик, открылись киоски и палатки, толпа валила в метро.
Поразил затхлый запах, как будто бы никогда эта квартира не проветривалась. И действительно, рамы заклеены были пожелтелым лейкопластырем. Кое-где он, впрочем, отошел. Пахло пригорелой кашей. Грузная хозяйка показала Косте комнату. Дверь была без замка, и Костя сказал, что это его не устраивает.
– Поставь замок, ради бога, можешь и ремонт сделать, что хочешь, только тихо по ночам, и баб не водить. – Посмотрела на Костю каким-то словно бы подпорченным взглядом. – Никого не водить, понял?
Как бы то ни было, дешевле комнату Костя вряд ли бы нашел.
Костя щелкнул выключателем, и убогая комната осветилась.
– Электричество днем не жги.
– В потемках жить? – комната была как пещера, за окном стояли деревья и загораживали свет.
– Тогда я тебе плату увеличу.
– Тогда до свидания.
– Подожди. – Она молчала, думала. Тяжело дышала от работы мысли. Решила. – Месяц поживи, а там видно будет. Только плату вперед.
Костя вынул бумажник из кармана, отсчитал деньги. Она глаз не могла отвести от бумажек. Даже приблизилась.
– Расписку, – сказал Костя, не выпуская денег.
Она смотрела на них, сопела. Наконец, вымолвила:
– У меня бумаги нет и ручки.
Костя достал ручку, достал блокнот, вырвал из него страницу.
Она присела к шаткому столу. Долго думала, долго выводила слова. Костя смотрел сверху. Она отложила ручку.
– Автограф свой поставьте, – сказал Костя.
– Деньги положь на стол.
Он положил, но руку с них не убрал.
Она расписалась, придвинула листок, но руки с него тоже не сняла. Тогда Костя выпустил деньги, и она мгновенно их цапнула, а он успел перехватить расписку.
– Когда въедешь? – спросила она, пересчитав бумажки.
– Уже въехал. Ключик мне дайте от квартиры.
Хозяйке не понравилось, что вещей у него с собой нет. Он сказал, что ушел от жены и все вещи свои оставил там.
– На что ей твои шмотки?
– Заберу в конце концов, что вы волнуетесь?
– Вдруг ты из тюрьмы сбежал?
– Всё может быть, – сказал Костя серьезно.
Она стояла перед ним, смотрела. Тяжело ворочала какую-то мысль. Так ничего и не сказала, отправилась в свою комнату, затворила дверь. Костя прошел в кухню, увидел гору грязной посуды в мойке, таракана, бредущего по замызганному подоконнику. Бубнил радиоприемник.
В туалете подтекал бачок и не было туалетной бумаги. В ванной плавало замоченное белье. Казалось, оно уже заплесневело, прокисло.
Телефон стоял в прихожей на тумбочке. Костя снял трубку. Перед глазами висела выцветшая репродукция «Незнакомки». Костя набрал номер. На том конце знакомый голос тихо спросил: «Алё?» Костя не сразу решился ответить.
– Алё? – спросили еще раз.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте, – ответила Аня.
– Могу я поговорить с Сашей?
Она молчала. Он слышал ее дыхание.
– Я его давний знакомый, еще по Новосибирску, мы не виделись лет пятнадцать или даже больше, я просто…
– Саши нет.
– Да? А когда он будет?
– Никогда, – повесила трубку.
Хозяйка наверняка приникла к двери и всё слышала. Журчала вода из туалета. Костя вновь набрал номер.
– Простите ради бога, я просто хотел повидаться…
– Это невозможно. Он умер.
Так просто она это сказала: «Он умер». Он только сейчас, после этих слов, осознал, что это действительно и бесповоротно так.
– О господи. Давно?
– Год уже прошел.
– Простите. Простите меня, но, может быть, вы позволите к вам зайти? Ненадолго. Я должен был Саше некоторую сумму.
Когда Аня ждала ребенка, ей казалось, что она уже знает его характер, и его внешность, и чуть ли не всё, что с ним произойдет, знает, но забыла, и всё будущее ее ребенка станет воскрешением того, что она запамятовала. По выходным они гуляли с Сашей по бульвару. Аня опиралась о Сашину руку. И Аня говорила Саше, как она чувствует будущее их сына, хотя и не может выразить.
– Но хотя бы счастлив он будет? – спросил как-то Саша.
– Не знаю. Я буду молиться.
Однажды после работы Саша зашел в «Детский мир». Магазин показался даже больше, чем он помнил по детству. Величественный, как древнеегипетский храм Солнца. Саша бродил по огромному торговому залу, замирал перед машинками, солдатиками и фантастическими существами, брал их в руки, представлял их в руках своего сына. Как будто руками сына брал. Хотел купить самолетик. Но не решился. Аня говорила, что нельзя покупать еще не рожденному, плохая примета. С сожалением оставил крылатую машину. И оглянулся, когда уходил, взглянул напоследок.
Костя увидел самолетик за стеклянной витриной газетного киоска, возле резиновых шариков и игрушечного мобильного телефона с глупыми розовыми кнопками. Увидел и обрадовался как знакомому, с которым связаны дорогие воспоминания.