– Я только боюсь, – говорил Гарик, – что когда-нибудь ты не придешь. Я буду ждать, ждать, ждать. Я всегда буду ждать тебя.

Как-то раз, уже близко к Новому году, к запаху апельсинов и хвои, Лёха (а он захаживал к ним по воскресеньям, ближе к вечеру, точно грелся у них) пристал, прилепился к Вере, всё зазывал на премьеру, уговаривал, даже сердился.

– Таинственная женщина Вера, – говорил, – ну что вам стоит выйти с Гариком в свет, там будут приличные люди, шампанское в буфете. И я – на сцене. Ровно пять минут. Мне встать на колени? Гарик, давай встанем на колени.

– Давай ты успокоишься, Лёха. Или я тебя успокою, и твоя премьера не состоится, или состоится без тебя, подыщут другого, на пять-то минут, а ты будешь в Склифе со сломанным носом. И к нам не придешь уже никогда. Не пущу.

И говорил Гарик так сердито, что Лёха успокоился, точно протрезвел, точно и не был под легким градусом. Протрезвел и погрустнел. Допил свой чай и распрощался.

Гарик сказал, глядя в окно, что брел Лёха по ледяному тротуару совсем потерянно.

Они иногда вставали у окна оба и рассказывали друг другу, кто что видит. И, наверное, если бы кто-то из семидесятого года разглядел их кухню с той стороны стекла, то удивился бы самому с собой разговаривающему человеку. Целующему пустоту.

На второй день после Нового года у метро все ларьки были закрыты, смежили веки, спали, и в редком окошке башен горел свет. Валялся праздничный мусор, бутылки, бумажки, шелуха. Гарик уехал на работу, в институт, у них там не было долгих каникул, и Вере стало скучно одной, она решила добраться до центра, пройтись, а если где-то вдруг откроют кафе, то и посидеть с чашкой кофе. По эспрессо она скучала, в семидесятом его еще не знали в Москве. Гарик варил кофе в турке, сладкий, густой.

У метро Вера включила смартфон. Николай звонил несколько раз и, конечно, не дозвонился. Вера не стала откликаться, доехала, как и мечтала, до центра и даже нашла в Камергерском открытые двери кафе.

Вера попросила эспрессо, сказала:

– Не двойной, а тройной.

Звонок.

– Да, Коля, с Новым годом.

– Да уж, с Новым. У вас там есть связи? Вы можете помочь?

– В чем?

– Вы не в курсе? Поразительно. Вы первые должны. Наш дом сносят. Помогите. Люди не хотят уезжать. Многие. В ваших же интересах.

– Понятно, – сказала Вера и отключила смартфон.

Горек утренний кофе.

Вот они лежат вместе, брезжит зимнее утро, воскресенье, каждому сквозь стены доносятся свои звуки, прибой своего времени, шум. У каждого свое время и время общее. Как так получилось, они не знают. Почему именно Вера открывает дверь и входит сюда, к Гарику, в семидесятый, нет, уже в семьдесят первый?

– Не знаю, не знаю, – говорит Вера, – это единственное чудо, которое со мной приключилось в жизни, ничего больше не было, я не видела призраков, я не читала чужие мысли, я приехала работать в Москву, потому что у нас там работы нет, я живу на съемных квартирах, то на одной, то на другой, я никого не любила до тебя, связи были, но непрочные, нитяные, все оборвались.

– Я без тебя никто, – шептал Гарик. – Вот почему.

О том, что дом их снесут в 2018 году, Вера молчала.

Уже в марте жильцов выселили.

Дом еще стоял, но свет отключили и воду, и перекрыли газ.

Но дом еще стоял, и Вера входила в подъезд с фонариком, электрошокер держала наготове.

Изношенные ступени. Она и вслепую могла по ним подняться.

В самый последний день марта, 31-го, Вера поднялась на пятый этаж (он с каждым днем казался ей выше). Дверь в квартиру сорвали. Открывался темный проем. Вера шагнула в него. Осветила фонариком полы и стены. Кто-то уже нагадил, и весь прекрасный ремонт Николая Сергеевича пошел прахом.

Окно выбито на кухне. Был дом, было живое тело, а стал череп.

Бедный Йорик.

В 1980 году Гарик (Игорь Васильевич Никодимов, 1944 года рождения) женится на француженке и уедет к ней в Париж. Будет преподавать в Сорбонне. В 1981-м у него родится сын. В 1984-м – второй. Он издаст комментарии к средневековым философам. Переведет на русский с десяток полицейских романов. В 2005-м станет дедом.

Всё это Вера прочла в интернете вскоре после знакомства с Гариком.

Ему – не рассказала.

Аня проснулась. Она не открыла глаз, не шевельнулась, но он знал, что она не спит. Он смотрел на нее, и она чувствовала его взгляд. Но скоро чувство ее ослабело, она вновь стала засыпать и ушла в глубину сна. Ему хотелось положить руку ей на живот, но он не решился, – вдруг ребенок там тоже спит одним сном с мамой, с мамой в одном сне, и его рука тенью войдет в их сон. Надо будет спросить, что ей снилось.

Начался день.

Он приготовил завтрак – сварил овсянку, заварил чай. Аня встала и пришла к нему на кухню. Он поставил перед ней чашку.

– Сливки у нас есть? – спросила она. И он отправился за сливками.

За завтраком он сказал Ане, что день у него расписан по минутам. И спросил с любопытством:

– А ты что будешь делать сегодня?

Ему хотелось знать в любой момент, чем она сейчас занята. Ему необходимо было знать это – для душевного равновесия.

Она сказала, что не может так всё точно рассчитать, как он.

– Для начала вымою посуду или полежу еще немного. Музыку послушаю. Галка наверняка позвонит. Это точно, никаких сомнений, но вот во сколько?

Она усмехнулась.

– Галка, в отличие от тебя, человек мало предсказуемый. Мои же дела все известны. Книжку почитать, пасьянс разложить.

– За компьютер не садись. Лучше погуляй с Галкой. Если она закурит при тебе, убью, так и передай.

– Да ведь я не скажу тебе, курила она или нет.

Взгляд насмешливый, он не любил, когда у нее такой взгляд. Он тогда казался себе глупцом, вернее, ум его обесценивался, обессмысливался под этим взглядом.

– Мне и говорить не надо. Волосы у тебя дымом пропахнут.

– Я их вымою.

– Ладно. Как хочешь.

– Не дуйся. – Наклонилась к нему, ткнулась в щеку. – Не будет она курить. Обещаю… Как я люблю, когда ты свежевыбритый, у тебя щека шелковая. И губы.

Совещание. Поездка на склад.

По дороге начался дождь. Он подумал, что сейчас они в парке без зонтов, позвонил. Аня сказала, что они смотрят телевизор.

Разговор с менеджером. Ответы на письма. Встреча с важным клиентом.

В офисе клиент встречаться не захотел, выбрали кафе на окраине. Саша приехал на пять минут раньше времени. Заказал кофе. Клиент позвонил, растерянно извинился и отменил встречу. Он объяснил, что случилось, но Саша потом никак не мог вспомнить, что именно. То ли квартирная кража, то ли угон машины, то ли сердечный приступ. Так вдруг образовался у него в конце дня пустой временной интервал, окно, в которое он и выпал.