Типа исповедаться?

Угу.

Во всех своих грехах и так далее?

Во всех.

Но это же камни!

Понимаешь, в том-то и дело. Во сне они не так уж и похожи на камни. Они, конечно, больше, ростом с нас. И в них есть величие, некая суровость, монументальность. От этого сердце начинает биться учащенно, юноша. Каждый раз их появление пугает меня, очень пугает, но затем я ощущаю их полное бесстрастие, их чистоту и непорочность. Я могу доверить им все, что знаю, все, чего боюсь. Какое это облегчение, Джекси! Я тебе передать не могу.

Дурдом.

Да уж.

Так ты им все рассказываешь? Камням своим чертовым.

Да, ответил Финтан. Точнее, я начинаю. Делаю вдох, открываю рот. И просыпаюсь. Никогда не оправдываю ожиданий, никогда не справляюсь. Это тяжело. Ужасно.

Господи.

Ужасно, повторил он, будто до сих пор не выбрался из ночного кошмара.

Ну ничего, попробовал я подбодрить старика. Это просто сон.

Наверное, да. Сон и ничего больше. Как знать, Джекси? Возможно, в конце нас будут судить именно камни и деревья.

И козы с кенгуру?

Не исключено.

И птицы?

О, птицы – особенно.

Я засмеялся, и Финтан тоже, он опустил голову, пошаркал ботинками по самфиру.

Ты просто наркоман под кайфом.

Ох, юноша, я знаю, что это только камни. И что луна – только луна. Однако они не пустые, понимаешь? В них живет прошлое. Сила давно минувших событий, она не исчезает полностью. Небесные светила и земные образования – что они такое, как не проявление незавершенных ситуаций? Возможно, совсем не ребячество – видеть в камнях идущих мужчин, созерцать луну и ощущать благоговейный ужас. Любой камень есть факт, последствие. А луна, она отмечает человеческие дни, согласен? Проходят месяц за месяцем; каждый цикл она напоминает о том, что наше время убывает. Неудивительно, если при виде ее у маленького человека екает в груди. Возможно, лунатики – это люди, которые вспомнили, что они всего лишь люди, а не ангелы.

Боже, сказал я. Так вот зачем ты пришел посмотреть на луну? Чтобы вспомнить о том, что ты умрешь?

Нет, возразил старик. Чтобы вспомнить о том, что я живая душа, а не призрак. Несмотря на все мои грехи, я – самая настоящая живая душа, а не просто фантазия. Только взгляни на луну. Все поднимается, поднимается. Точно облатка. Вечно недосягаемая. Я закрываю глаза, а она продолжает гореть у меня в голове. Ох, Джекси, как же я хочу, чтобы это сияние осветило мне путь. Ко сну. К покою.

Слушай, спросил я после недолгого молчания. Кому исповедуются священники?

Ась?

Вы, священники. Кому рассказываете про свою фигню? Другому священнику?

Финтан пожал плечами. Типа подтвердил, мать его.

И это остается тайной навсегда?

Он перевернул ладони, потрогал костяшки. Я хорошо видел его в лунном свете. Губы у Финтана были поджаты.

Но ты скорее пойдешь к камню. Расскажешь свои секреты ему.

Да.

Потому что больше никому не доверяешь?

Я не в своем уме, Джекси. Я не горжусь этим.

Тебя выгнали, да?

Нет, ответил он. Это было бы благостью. Но я до сих пор священник.

Ты же в него не веришь.

В духовенство? Не знаю.

В Бога.

Финтан опять пожал плечами.

Трусливая у тебя позиция какая-то, заявил я.

Согласен, трусливая.

Ну и долго ты работал?

Я? Дай-ка подумать. Я был мальчишкой. А потом – священником. Сколько, значит, получается – плюс-минус пятьдесят лет?

И не верил в Бога?

Джекси, ты ведь сам неверующий – почему для тебя это так важно?

Я ж не священник, твою мать! Как можно быть священником и не верить в Бога?

Не знаю, проговорил Финтан. Иногда веришь. В остальное время довольствуешься верой в Церковь. Это как семья, юноша. Что еще у нас есть?

Нашел кого спросить. У меня семьи нет.

Значит, нас таких здесь двое, верно?

Луна поднялась высоко и уменьшилась. Она постепенно теряла краски. Скоро и озеро, и луна были одинаково бледными – как нога Ли с внутренней стороны, такая сливочная, что даже смотреть больно.

Ай, хватит прикидываться! вскипел вдруг я. Что ты натворил, Финтан?

Неважно, что я натворил.

Мать его, для кого-то же важно, раз ты так влип.

Я не то имел в виду. Конечно, важно. Мой поступок повлиял на многих. Последствия были чудовищны, немыслимы, неописуемы, непростительны. Однако я не стану исповедоваться в этом тебе.

Не доверяешь.

Ошибаешься. Неправда.

Ты доверишься только камню.

Черт побери, парень, тебе не кажется, что ты уже достаточно настрадался? Неужели ты думаешь, я выплесну на тебя еще и свои душевные муки, лишь бы мне стало легче?

Плевать. Я выдержу.

Тебе не придется ничего выдерживать и ни на что плевать. Говорю это с благодарностью, вот.

Херня.

Точно.

Я бы не вынес только одно – если б ты оказался педофилом.

Боже милостивый, вздохнул старик. Если б я им был, думаешь, я торчал бы здесь, в геенне? Я бы жил в каком-нибудь омываемом дождями приходе. Ездил бы на автобусе в Солтхилле. Кутался бы в одеяло на мягкой кровати в портовом Голуэйе.

Не понимаю я вас, святош.

Ты постоянно это твердишь. Дело же обстоит вот как. Я попытаюсь не усложнять, ведь для человека, который познал, как я, великую милость порядка и дисциплины, жизнь должна быть простой. Завести священника в большие неприятности способны лишь три вещи. Догматы, секс и деньги. В случае первых двух достаточно соблюдать осмотрительность. Я молчу, они молчат – и все хорошо. Однако там, где замешаны деньги, сохранить тайну невозможно.

Понадобилось немножко времени, чтобы понять смысл. Мне будто оплеуху отвесили.

Издеваешься? обалдел я. Дело всего лишь в деньгах?

В жажде денег, в их власти. В упоении ими. В последствиях. Это не мелочи, юноша.

Твою ж господа бога мать!

Повзрослеешь и сам убедишься, как ни прискорбно такое говорить.

Я вскочил. Не смог больше слушать.

Ты просто убогий, бросил я. Все вы убогие.

Финтан не ответил. Я на него даже не глянул. Забрал свой ящик и ушел.

В хижине я зажег керосиновую лампу, разворошил костер и поставил котелок, чтобы выпить чаю перед сном. Сам не знаю, чего меня накрыло. Надо бы радоваться, что старик – не педофил. А кто? Все равно ведь не скажет! Похоже, в этом-то и дело. В том, что Финтан не скажет. Навсегда сохранит свою тайну. Я чувствовал себя полным лохом. Зря я думал, будто у нас все по-честному, будто мы на равных. Не было такого и не будет никогда. Я вдруг подумал про Ли, про все, что с ней связано, про чувства, которые глубоко у меня внутри и которые я не хочу делить ни с кем, в том числе и с Финтаном. Половину он не поймет, не сумеет принять такую информацию. Решит, что я – грязный дикарь. Старик не виноват, он просто очередной чокнутый лузер, притворяющийся взрослым. От этих мыслей обида немножко отпустила. Я