– Мне сказали, будто Альберт приставил к девчонке Тлена.

Гай одобрительно приподнял края рта.

– Ну хоть что-то! Кстати, у меня тоже есть новость!

Белдо несколько замедлился с таблеточками. Опасался прослушать.

– Мой опекун убежден: змейка размывает сознание шныра. Скоро она позовет его, и он откликнется на зов. Пусть не с первого раза, но придет к хранилищу. Там она убьет его и откроет ворота. Хотя, надеюсь, у нас получится забрать змейку раньше и передать кому-то из своих. Так будет безопаснее.

– Как мы ее заберем? Мы не знаем, у кого она.

– Мы – нет. Но эльбы ощутят ключ, когда шныр пойдет в нырок. Они закроют болото, и… шныру придется вернуться. Нам останется только следить, кто из шныров не сможет пройти на двушку.

– Закроют болото? Разве такое возможно? – жадно спросил Белдо.

– Надолго нет. Но эльбы заполнят проход липкой пеной, они способны выделять ее, и тоннель будет казаться закрытым. Пег откажется нырять, и шныр вынужден будет вернуться. А мы будем его ждать…

Гай потянулся, закинув назад руки. Черные кудри блестели. Порой люди пугались: они окликали юношу, а к ним оборачивался пожилой мужчина со складчатым, в приспущенных бугорках лицом.

– Но отвлечемся немного от змейки… – весело произнес Гай. – Порадуйтесь со мной немного, Дионисий Тигранович! Вы же знаете, что Тилль следит за Долбушиным, а потом присылает мне распечатки?..

– Ах! Какой цинизм! – фальшиво ужаснулся Белдо, параллельно соображая: не намекает ли Гай, что берсерки Тилля следят и за ним тоже.

– В последней распечатке сообщалось, что Долбушин ездил в Копытово и сидел там в машине. Надеялся, как видно, встретить свою дочь, если она пойдет в магазин.

– Родительские чувства! – шмыгнул носиком Белдо.

– Вероятно. Я, признаться, часто думаю: почему пророчество Круни связано именно с дочерью Альберта? В чем логика двушки, в конце концов? Она странная девушка. То жалела птичек и зверушек, то устраивала дикие истерики. Утром ей не нравились устрицы и черная икра, а вечером ела черствый хлеб и спала на полу.

– Типичная шизофреничка! – с бабьей интонацией сказал Белдо.

– Не завидуйте, Дионисий!.. Еще она занималась легкой атлетикой. Пятое место по Москве в беге на три километра. Но от дома до школы ее возили на машине. У нее, видите ли, уставали ноги пройтись десять минут пешком.

– Она училась в школе?

– О, да!.. Но это такая школа, где в классе пять человек, а учитель ходит на цыпочках. Наш дорогой Альберт сильно навредил своей дочке, пытаясь давать ей только самое лучшее… Счастливо, Дионисий Тигранович! Все хорошее рано или поздно заканчивается. Наше общение в том числе.

Провожая Гая, Белдо выскочил за ним на улицу. Окруженный бдительными арбалетчиками, тот уже садился в машину, когда во дворе нарисовалась замученная Млада, тащившая на веревке грязную лохматую дворнягу. Псина, которую она приманила на кусок колбасы, отказывалась признавать свое счастье и, скуля, пыталась улизнуть.

Белдо зашипел на Младу, замахал руками, но Гай заметил пса и с интересом уставился на него:

– Что на вас нашло, дорогая моя? Вы же всегда ненавидели животных!

Млада жалобно посмотрела на Дионисия Тиграновича, трусливо пролепетавшего, что пес нужен им для гаданий.

– На песьих потрохах? Бобы больше не устраивают? – удивился Гай. – Ах, Дионисий, Дионисий! Договаривайтесь-ка лучше с вашим опекуном, и не будете ошибаться в предсказаниях!

Когда машина Гая уехала, взбесившийся Белдо ущипнул Младу.

– Ай! Вы же сами велели найти собаку! – пискнула она.

– Ты что, не видела, что здесь Гай? Подождать не могла? У-у, выдра!

Млада плакала. Собака выла. Влада тихо злорадствовала. Дионисий Тигранович успокоился. Он велел втащить собаку в квартиру и отправился за гепардом.

– Двери закрыла? Отпусти веревку!.. Ути-пути! Хороший сладкий песик! Иди к папочке! – сахарным голоском засюсюкал Белдо и без предупреждения коснулся пса гепардом. Он надеялся, что пес подчинится и будет лизать ему руки, но в бедной, воющей, запуганной дворняге проснулся дикий зверь. Она рванулась и повисла у Белдо на указательном пальце.

Млада и Влада засуетились, забегали, колотя пса чем попало. Зубы дворняге удалось разжать далеко не сразу. Все это время Белдо безостановочно визжал на разные лады. Порой получалось даже музыкально. Пинками псину вытолкали на лестницу, где дюжий Птах спустил ее по ступенькам.

«Вороны», охая и ужасаясь, дули Дионисию Тиграновичу на пальчик, выслушивая в ответ проклятия. Влада лила перекись, Млада капала зеленку. Птах советовал уколы от бешенства, но уколов Белдо смертельно боялся, и собаку торопливо признали здоровой. Лишь час спустя Белдо утомился плеваться и истерить и позволил себя успокоить.

Он смотрел на свой замотанный палец и, постукивая им по краю стола, думал:

«Так вот в чем дело! Когда я слышу мысли этих вонючих животных, они слышат мои! Значит, мне надо научиться их любить!»

Мысль про «любить» была мимолетной и почти случайной, но в тот же миг Белдо был сброшен со стула. Удар, нанесенный ни рукой, ни палкой, а изнутри его существа, был так силен, что несколько секунд Белдо не мог вдохнуть. А когда смог – заплакал от настоящей, а не выдуманной боли. Он лежал и дышал в ковер. Никогда в жизни собственный опекун не наказывал старичка так жестоко.

Лишь два часа спустя Белдо пришел в себя настолько, что перестал нуждаться в помощи Млады и Влады. «Вороны» были поражены. Привыкнув к постоянным симуляциям, они впервые столкнулись с неподдельным страданием и оказались совершенно к нему не готовы. Если обычно Белдо требовал обмахивать его веером и вышибал из рук воду, если ее принесли не в его любимой чашке, то теперь он бодал ковер и не мог разжать зубов.

Наконец Белдо стало лучше. Он перестал скулить, выгнал «ворон» и заперся у себя в комнатке, обещав проклясть всякого, кто хотя бы ноготком поскребется в дверь. Он стоял у стены и смотрел на фотографию своей мамы, умершей двадцать два года назад. Эта исключительная женщина, раздражительная, властная, но одновременно очень умная и несчастная, потратила всю свою жизнь на то, чтобы удушить и себя, и сына своей любовью, которая на самом деле была выродившимся и запутавшимся инстинктом. Дионисий был очень нежным сыном. Глупо считать ведьмарей отрицательными во всем. Они могут быть и добры, и заботливы. Недаром каждого из них, за исключением, пожалуй, берсерков Тилля, когда-то выбрала золотая пчела.

Закончив смотреть на маму, Белдо повернул ее лицом к стене (с фотографией у него были сложные отношения), лег на коврик, закрыл глаза и стал наводить в голове порядок.

Белдо вспомнил юность, когда он частенько бывал на двушке, – простую радость, ветер, свет, которые могли без усилия растворить все то, что мучило его сейчас. Как легко и хорошо тогда дышалось! Каким свежим и прекрасным казался мир! Но больше и выше всего был растворяющий свет, в котором эльбы, когда ты проходил обратно болото, казались просто слизняками – нелепыми, нестрашными. Сети их представлялись жалкими гнилыми нитками, страшными лишь поскольку, постольку сам ты слаб и падок на наживку.