Им придется вернуться к Брейзилам, копнуть чуть глубже. У Уарда было ощущение, что Тереза Брейзил и ее муж знали больше, чем рассказали ему, а болезнь мужа обеспечивала ему оправдание, когда он не хотел говорить. А завтра они с Морин могли заняться старыми товарищами Дэнни по хоккейной команде, чтобы посмотреть, смогут ли они пролить хоть какой-либо свет на это дело. Ферма, семья, хоккей, мастерская… где еще Дэнни Брейзил мог вляпаться в неприятности? Некоторые из недавних на вид ритуальных убийств оказались казнями, связанными с наркотиками. Но незаконное распространение наркотиков — по крайней мере, в том масштабе, который обычно необходим, чтобы совершилось убийство — было почти неизвестно в этом крае двадцать шесть лет тому назад.

Надо было пройти по многим следам — слишком многим. А за прошедшие со времени убийства годы на них наложилось много дополнительных слоев. Кто знает, что всплывет, когда они начнут копать? Уард закрыл свой монетный альбом, аккуратно убрал его в ящик стола и запер на ключ.

Оуэн Кадоган приехал к заброшенному складскому сараю на краю Лугнабронской мастерской и припарковался среди деревьев. Он не сильно беспокоился о том, что его увидят. Никто больше не пользовался боковой дорогой с тех пор, как несколько лет назад закрылась фабрика труб. Тридцатью годами раньше, когда работа на болоте шла полным ходом, рядом с мастерской построили фабрику, чтобы делать цементные дренажные трубы для перекачивания воды из торфа. Фабрика закрылась, когда все канавы уложили. «В конце концов все это исчезнет», — подумал Оуэн, — и сам он тоже.

Он отпер складской сарай ключом с цепочки, на которой держал ключи и от офиса, и от машины. Здесь они с Урсулой встречались прошлым летом, спешно и тайно. Вкус этих недозволенных встреч все еще сохранился у него на языке. Оуэн знал, что она ощущала такое же возбуждение, но теперь она заявила, что все кончено, что она двинулась дальше, а в нем больше не нуждается и больше не хочет его. И это после того, как он, черт побери, целую зиму мечтал о ней, предвкушая их встречи.

Оуэн стал даже представлять, как уйдет от Полин, а потом оказалось, что все, что они делали, для Урсулы ничего не значило. Он увидел это в ее глазах, когда она приехала этим летом. Он был для нее временным развлечением, и ничем больше. Злость и ревность встали у Кадогана в горле, сдавливая его. Ничего не будет кончено, пока он не скажет, что все кончено. Он еще заставит Урсулу это понять.

Ни у кого больше не было ключа к этому зданию. Он осмотрел тесную комнату, пытаясь оживить в Памяти то, как он чувствовал себя здесь, глядя на блестящее лицо Урсулы, уверенный в том, что заставил ее что-то почувствовать. Ему нравилось обладать ею в этом месте, вовсе не похожем на удобную брачную постель, жестком, грубом и опасном. Здесь вполне можно было пораниться.

Лунный свет процеживался сквозь грязное стекло окна. Он опустил глаза и увидел свой собственный отпечаток руки на мешке с цементом в углу сарая, где несколькими месяцами раньше он стоял со спущенными брюками, охая и дергаясь от ее прикосновений. Он никогда не делал со своей женой то, что делал с Урсулой. Его даже испугало, с какой силой он тогда достиг завершения, почувствовав себя каким-то ненормальным. Но стоило однажды попробовать, и в нем родился голод, который не могло утолить ничто другое. А теперь Урсула еще больше унижала его, заставляя его молить об этом, используя его потребность для давления на него.

Он опять, как тысячу раз до того, прокрутил в памяти те первые моменты. Он подбросил Урсулу домой после какого-то официального приема в Бирр. «Карлтон армз отель». Сейчас он почти ничего не помнил из той поездки, все стерлось, сгладилось из-за того, что произошло потом, когда они приехали к ней. Это были, как он потом решил, последние минуты его обычной жизни. Когда Оуэн остановил машину на аллее перед домом, который Урсула снимала, она потянулась к нему и молча расстегнула молнию на его брюках. Они оба были пьяны, но еще не окончательно потеряли голову, и он не сказал «нет». Все могло бы быть совсем по-другому, если бы тогда он сказал «нет».

После той ночи они почти ежедневно встречались в этом старом складском сарае. Были и другие места — в рощице у канала, а однажды — лишь однажды, но это было невероятно — прямо посередине болота, под полной луной, на ароматной пружинистой поверхности свежей торфяной кучи. В тот раз все было так интенсивно, что он думал, у него будет сердечный приступ или удар, по меньшей мере.

Пытаясь воссоздать напряженность той ночи, он высыпал на пол дюжину мешков со мшистым торфом. На торф он постелил шерстяные одеяла. Он собрал их, отнес к двери и энергично вытряс, пока пыль не перестала сыпаться от каждого хлопка грубой материи. Когда он еще раз разложил одеяла, то отступил назад и осмотрел сцену. Получилось нечто, похожее на какое-то гнездо, логово животного. Наверное, именно поэтому он так и не смог еще раз пережить те мгновения экстаза под широкой мантией неба.

Из-за стопки мешков с цементом Кадоган вытащил большой металлический ящик с инструментами. Щелкнув замками, он открыл его. Никто уже долгое время не касался этих вещей: наручников, бархатного капюшона, шелковых шарфов. Это были всего лишь игры, сказал он себе, всего лишь сложное представление. Абсолютно безвредно. И началось все весьма невинно — снятый им галстук сыграл роль веревки в игровом перетягивании каната. Это Урсула предложила зайти дальше, ей пришлось его уговаривать. Но теперь внутри него жило неутолимое желание, проникшее в его сознание как зловещая, разъедающая сила. Он стал животным, монстром.

Кадоган вытащил капюшон, потрогал кончиками пальцев бархатную ткань и натянул его на голову. Он вспомнил, как Урсула использовала капюшон, задразнив его чуть ли не до смерти. Возможно, она и рассталась с ним, но он-то точно не расстался с ней. Оуэн снял капюшон и положил его обратно в ящик, а затем пошел к двери и щелкнул выключателем. Сарай был хорошо освещен в Дневное время, но ему нужно было удостовериться, что у него будет свет и ночью. Он посчитал, сколько шагов от двери до самодельной постели. Сквозь кожаные наручники он продел прочную веревку. Тут она не сможет так легко вывернуться и ускользнуть от него. Он сможет говорить с ней столько, сколько хочет. И сперва он будет мягок, но даст ей почувствовать его гнев. Урсула много раз говорила ему, что заслуживает, чтобы ей причиняли боль, и теперь он был вполне готов ей это устроить.

Над одеялами висел шкафчик, через который были продеты пеньковые канаты и цепи, которые они закрепили для использования с наручниками. Все это отлично годилось для его целей. Не надо было бояться, что шкафчик упадет, он сам прикрепил его к бетонной стене шестидюймовыми болтами. Оуэн вытащил из ящика один из шелковых шарфов, потеребил его и натянул. Сначала это была всего лишь фантазия, но Оуэн погрузился в нее, и вот она обрела свою собственную жизнь и стала реальностью — или, по меньшей мере, возможностью, а затем и планом. Урсула ничего не заподозрит, они таким уже занимались. Оуэн ощутил вспышку возбуждения, думая о том, как она будет смотреть на него, когда осознает, что все идет не так, как прежде.

Кадоган смотал шелковый шарф и засунул его в карман. Все готово. Он медленно прошел к двери, тщательно обдумывая в последний раз все детали, затем выключил свет и закрыл за собой дверь. Никто не сможет быстро сюда забраться — или выбраться.