Дальше начались беспощадные, кровопролитные бои за каждый рубеж, за каждый метр севастопольской земли.

А как же иначе? «Нас мало, но мы в тельняшках…» И сам Сталин дал приказ: «Севастополь не сдавать! Оборонять всеми силами… »

Ну и обороняли. Немец бил с воздуха, давил танками. Морпехи отвечали максимальным сокращением дистанции. А сократив, били фрицев по мордам, танки – по щелям. Кто залезал на броню, подпалив машину, а заодно и себя бутылками с зажигательной смесью. Кто, обвязавшись гранатами, ложился под траки…

С ходу взять Севастополь фашистским гадам не дали. Дрались бескомпромиссно. Так посмотреть: сил вроде бы и для обороны – и то не хватало. А они ведь еще и в контратаки ухитрялись ходить! Во время декабрьских боев 1941-го бригада уничтожила более 2500 гитлеровцев. Правда, и сама осталась с батальонами по 200—300 человек в каждом, не более….

А что удивляться? Врага дожимали «на полундру», исключительно в плотном бою. А там: «Родина моя! Земля русская! Умираю, но не сдаюсь… »

Так довоевали до лета 1942 г ., когда немецкие войска, сконцентрировав многократно превосходящие силы, навалились на всех участках обороны Севастополя. Отойдя с Федюхинских высот, жадиловская бригада уперлась на Сапун-горе – многоступенчатой 150-метровой скале, «державшей под прицелом» всю долину. Фрицы, чтобы отбить эту стратегически важную точку, шли на любые жертвы. Но морская пехота себя давно не жалела. Очень скоро даже от тех «скукоженных» батальонов почти что только названия и остались: в бою оперировали ротами, а в роте… шесть человек.

В начале июля, когда сражение развернулось непосредственно в городских кварталах, Верховное Главнокомандование приказало оставить Севастополь. Рота, в которой воевал старшина Маков, осталась в частях прикрытия. Почти полностью отрезанные от основных сил, страшно измотанные, страдающие от нехватки воды, еды, боеприпасов, моряки сражались на одной злости.

Никто уже не думал ни о жизни, ни о смерти. Только в редкую минуту недолгой передышки посматривали назад, чтобы со смешанным чувством исполненного долга и горечи за собственную, уже по существу решенную судьбу увидеть, как уходят, оставляют Севастополь наши корабли…

Последний, 245-й день обороны города вспыхнул для Макова огненным фейерверком в глазах с последующим провалом в долгое небытие. Что было дальше, кто из однополчан тащил его на своем горбу и транспортировал по воде до маячившего на рейде суденышка, как доставили на Большую Землю, как везли на санитарном поезде в Саратов – все это он совершенно не помнил. Очнулся только на шестые сутки, на операционном столе, после того как из него извлекли 18 осколков.

После такого люди обычно заканчивают свой век инвалидами. Но здоровье у юного старшины оказалось под стать характеру – богатырское. Уже через четыре месяца, буквально накануне выписки из госпиталя Маков вполне по-гвардейски обмывал с друзьями орден Красного Знамени, которым был отмечен еще за Севастополь и который наконец-то «догнал» бойца в глубоком тылу, на излечении.

Так что правы были артиллерийские разведчики – новые его подчиненные, по достоинству оценившие и саму награду, и ее хозяина. Такой орден, да еще в скуповатые на награды первые два года войны – это, считай, «Героя» дали, не меньше…

Ну а сам герой на лаврах не почивал. Добился направления если не сразу на фронт, то по крайней мере в тыловой город Омск, на курсы младших лейтенантов.

По окончании род войск пришлось поменять. Но, в общем-то, равноценно: из доблестной морской пехоты перешел в разведку стрелковой части.

Участок приложения восстановленных сил опять же попался вполне геройский. Располагался он на Западном фронте. А то, что на нем происходило, в планах Генштаба последовательно называлось «Ржевско-Вяземская операция», «Ржевско-Сычевская операция» и, наконец, операция «Марс».

Несмотря на наличие в названиях конечной цели операций – освобождение г. Ржева, ни в первой, ни в двух последующих существенных успехов нашим войскам достигнуть не удалось. Отечественные профессиональные патриоты о том вспоминать не любят, но факты вещь упрямая: наши заслуженно прославленные военачальники Конев и сам Жуков действовали здесь далеко не лучшим образом. Для последнего этот неуспех был особенно болезненен. Ведь прошел только год, когда в битве под Москвой Жуков, вопреки навечно закрепленному за ним званию «короля наступления», убедительно продемонстрировал талант как раз иного рода – «мастера обороны».

Однако под Ржевом Жуков схлестнулся с одним из лучших немецких «оборонщиков» – генералом Вальтером Моделем.

И проиграл. Несмотря на огромные усилия и жуткие потери, в намеченные самим Жуковым сроки Ржев так и не был взят. А начатая 25 ноября 1942 г . операция «Марс» вообще превратилась в кровавую бойню. И к середине декабря, окончательно выдохнувшись, была прекращена. Ржев освободили только через три месяца. И конечно же, ценою невероятного напряжения со стороны рядового и офицерского состава. Ведь потери действующих в данном районе частей Красной Армии составили в тот раз полмиллиона (!) убитых, раненых и плененных…

Маков успел поучаствовать в ржевском побоище на самом последнем, завершающем этапе. Что не помешало ему многократно и даже в избытке познать тот распространенный у нас способ ведения боевых действий, где безответственность и бестолковость одних в итоге более или менее перекрывались беззаветным мужеством и невероятной стойкостью других.

Вот и на этот раз поле боя все же осталось за нами. Но, по обыкновению, уж больно густо усеянное телами победителей…

Макову в этой однозначно убийственной для рвущихся вперед лотерее снова посчастливилось уцелеть. Как и несколько позже, во время жесточайшей рубки под Старой Руссой, где по всем драматично сложившимся тогда обстоятельствам спать бы ему вечным сном в тесно набитой однополчанами братской могиле. Но Маков остался жив. А только в очередной раз – и довольно тяжело – был ранен.

Другого, глядишь, после второй такой серьезной передряги списали бы из армейских рядов подчистую.

Но не Макова. Более или менее сносно «залатав пробоины», он снова прорвался на фронт: на этот раз «в распоряжение командования 3-й ударной армии».

Прием щадящих здоровье процедур на отдаленном от передовой КП командующего фронтом Макова не устраивал категорически. Поэтому навоевавшийся, казалось бы, до изжоги капитан при каждом удобном случае или поручении все равно обнаруживался «на передке», получал очередное ранение, наспех перевязывался в медчасти и снова лез туда, куда, как говорится, сам черт не гоняет…

В конце концов, после освобождения Риги (октябрь 1944 г .) неугомонного офицера передвинули поближе к столь любезным его сердцу боевым порядкам. В штабе 79-го корпуса капитан Маков занял должность старшего офицера связи. Отныне, не сильно засиживаясь на командном пункте, он имел разнообразные возможности заниматься боевой, а не канцелярской работой. Очень скоро в этом столь желанном для себя качестве офицер Маков преуспел настолько, что после Варшавы его «нагнала» очередная высокая награда – орден Красной Звезды. В следующий раз Маков отличился уже во время наступления на Берлинском направлении. На пути от реки Одер корпус на своем пути встретил четыре водных канала на реке Шпрее. Форсирование их было сопряжено с большими трудностями. Враг держал каждую переправу под сильным огнем. Для оказания помощи соединениям, форсировавшим эти водные преграды, штаб корпуса направил самых смелых солдат и офицеров. Гвардии капитан Маков руководил переправами как раз подразделениями одного из полков 150-й дивизии. И сделал это, как отмечалось потом в наградном листе, «с честью, невзирая на опасность для жизни». После чего толкового, храброго, не боящегося отлучиться на передовую и чувствующего себя там как рыба в воде капитана заметил сам командир корпуса генерал-лейтенант С. Переверткин.