— Мой сотовый. В штанах. Не обращай внимания.

— О нет, это ангелы.

— Не ангелы. «Def Leppard»[11].

— Как скажешь. — Фиона нашла в себе силы поднять руку, погладила его спину. — Саймон, я опять должна поблагодарить тебя.

— Не за что. Это не трудно.

Фиона хрипло рассмеялась:

— Это хорошо. Не думаю, что я внесла большой вклад.

— Я жалуюсь?

Она улыбнулась, закрыла глаза, продолжая гладить его спину.

— А где мы?

— В столовой-кабинете на первом этаже. Пока

— Значит, мы занимались сексом на твоем столе… рабочем столе.

— Да.

— Ты сам сделал этот стол?

— Да.

— Очень гладкий. — Фиона не сдержала смешок. — И удивительно крепкий.

— Я не халтурщик. — Саймон поднял голову, посмотрел на нее и улыбнулся. — Вишня с инкрустацией из березы. На опорной тумбе. Я собирался продать его, но теперь… наверное, не продам.

— Если передумаешь, я первая в списке покупателей.

— Буду иметь в виду. Он явно тебе подходит.

Фиона коснулась ладонью его щеки.

— Я не отказалась бы от воды. Как будто я забралась на Маунт-Конститьюшен[12], не захватив воды.

— Сейчас.

Фиона лишь приподняла брови, когда Саймон скатился со стола и — голый! — вышел из комнаты. Она сама не стыдилась своего тела, но не могла представить, чтобы прогуливаться нагишом даже по собственному дому.

Правда, Саймону это чертовски шло.

Фиона села, вздохнула и невольно заулыбалась во весь рот. И замерла, потрясенная. Они только что занимались безумным сексом на столе перед распахнутыми, даже незашторенными окнами. Она видела носившихся по двору собак, подъездную дорожку, свою машину.

Кто угодно мог подъехать, подойти с пляжа, выйти из леса.

Саймон вернулся с бутылкой воды, уже откупоренной и полупустой.

— Окна, — укоризненно прошептала Фиона.

— Да. Стол, окна, потолок, пол. Держи. — Он протянул ей бутылку. — Я начал, ты можешь допить.

— Но окна. Открытые. Светлым-светло.

— Поздновато стесняться.

— Я только сейчас поняла. — Она жадно сделала большой глоток, еще один. — Ну, может, и к лучшему. Только в следующий раз… если ты заинтересован в том, чтобы следующий раз состоялся.

— Я еще не закончил с тобой.

— Очень по-саймоновски. — Фиона сделала еще глоток, медленнее. — Пожалуй, в следующий раз нам следует поискать уединения.

— Ты спешила.

— Не спорю.

Саймон улыбнулся ей.

— Отличная композиция. Хорошо бы сейчас сфотографировать тебя. Солнечные искры в разлохмаченных волосах, длинные ноги, подтянутые к прекрасной груди. Я получил бы целое состояние за этот стол.

— Даже не надейся.

— Твои тридцать процентов.

Фиона рассмеялась, хотя не была вполне уверена, что он шутит.

— Все равно — нет. Жаль, но мне нужно собираться. Пора ехать домой.

Он взял ее за руку, повернул, чтобы проверить время.

— У нас есть еще час.

— За который я должна добраться до дома, привести себя в порядок. Собаки… очень чувствительны к запахам.

— Понял. Они унюхают секс.

— Бестактная формулировка, но — да. Поэтому мне нужно принять душ. И переодеться. Ты порвал мою блузку.

— Ты…

— Спешила. — Фиона рассмеялась и, несмотря на незашторенные окна, еле подавила желание вскочить и станцевать на столе. — Пожалуйста, одолжи мне рубашку.

— Хорошо.

Саймон удалился, даже не подумав одеться и не проявив ни капельки стыдливости, и почти сразу вернулся. Фиона, успевшая соскользнуть со стола и натянуть джинсы и бюстгальтер, ловко поймала брошенную им рубашку, которую сама же недавно с него сдернула.

— Спасибо.

Пока Фиона натягивала сапоги, Саймон надел джинсы. И хотя у нее было немного мечтательное настроение, подойдя к нему и снова коснувшись его лица, она постаралась заговорить так же непринужденно, как он.

— Может, в следующий раз сначала поужинаем. — Она легко поцеловала его. — Спасибо за дерево и за то, что не пожалел стола.

Фиона вышла, позвала своих собак, приласкала Джоза на прощание. И, отъезжая, оглянулась. Ей очень понравилось, как выглядел Саймон на своей веранде — без рубашки, руки в карманах незастегнутых джинсов. Ей понравилось, что он смотрит ей вслед.

Фрэнсис К. Экл завершил последнюю из своих ежедневных «сотен». Сотня выжиманий в упоре, сотня скручиваний для брюшного пресса, сотня приседаний. Как всегда, он выполнил все эти упражнения в уединении, в своем номере мотеля.

Он принял душ, воспользовавшись не гостиничным обмылком, а собственным гелем для душа без запаха. Он побрился компактной электрической бритвой, которую тщательно промывал каждое утро. Он почистил зубы одноразовой щеткой из своего дорожного набора и пометил ее крестиком, чтобы впоследствии выбросить.

Он никогда не оставлял в мотельном мусорном ведре ничего личного.

Он надел мешковатые шорты и свободную белую футболку, невзрачные кроссовки. Под футболкой он носил потайной пояс с кармашками для денег и удостоверения личности, которым пользовался в данный момент. Так, на всякий случай.

Он внимательно изучил свое отражение в зеркале.

Мешковатая одежда и пухлый пояс деформировали поджарое, накачанное тело и создавали впечатление обыкновенного, слегка располневшего в талии мужчины, собравшегося на обычную утреннюю разминку. Он видел в зеркале свое лицо — карие глаза, длинный острый нос, узкие твердые губы, гладкие щеки, — пока не удовлетворился приятными, но незапоминающимися чертами.

Он коротко стриг свои каштановые волосы. Он хотел побриться наголо ради легкости ухода и чистоты, однако, хотя бритая голова стала вполне обычным явлением, его наставник считал, что она привлекает больше внимания, чем короткая стрижка.

Сегодня утром, как и каждым утром в последние недели, он подумывал, не проигнорировать ли эту директиву и не сделать ли так, как хочется ему.