Агата уперлась руками ему в грудь. Он остановился, тяжело дыша.

– Я не могу. И знаю, что ты… будешь жалеть… потом. Пусти, пожалуйста, а то я сломаюсь.

– Агата…

– Марк, я люблю тебя. Хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя очень сильно. Поэтому должна уехать сейчас. Не могу объяснить… Просто чувствую… И не говори, что ты тоже меня любишь. Сейчас не говори. Я ослабею тогда, а мне нельзя. Прошу тебя, уйди.

Оставшись одна, Агата долго стояла у окна. Шел снег. Легкий, пушистый. Какой-то утешающий. Хотелось заплакать, но глаза были сухими.

На следующий день она купила большие ножницы. Решив, что так будет проще, заплела косу, чтобы отрезать все на раз. Даже попробовала, но ничего не вышло. Стало очевидно – ножницам этакую толщину не осилить. Она тщательно расчесала кудрявые пряди и посмотрела.

Волосы всегда воспринимались как нечто отдельное от нее самой. Вроде школьного рюкзака. Тяжело, надоело, а никуда не денешься – надо носить. Она привыкла не любить свою гриву и всегда мечтала от нее избавиться. Сегодня это наконец случится.

Глядя в зеркало, Агата словно наяву увидела веселые кудряшки на ставшей необыкновенно легкой голове, почувствовала, как прохладно стало открытой шее…

Это была другая Агата. Новая и… чужая, что ли.

Бабушка, мама и… Марк будут ждать ту, старую. Думать о ней, представлять. Любить. Эта, новая, была сама по себе.

Она хотела этого? Хотела? Или нет?

– Все это ерунда на постном масле, чушь, фигня и сопливый бред! – громко сказала она своему отражению и схватила ножницы. Лезвия хищно щелкнули. Она с силой сжала их и… засунула в ящик.

Оказалось, отрезать старое нелегко. Да и надо ли?

Рано утром Агата собралась и поехала к отцу Дмитрию. Храмы всегда стоят на возвышении, поэтому ярко-синие с золотыми звездами купола были заметны издалека. Значит, храм в честь Богородицы.

Служба уже шла. Агата купила свечи, встала у двери и слушала. Голос у батюшки низкий, густой. Маленький хор подпевает красиво. Отец Дмитрий стал читать «Символ веры», прихожане подхватили охотно и дружно. Агата очнулась, когда стали прикладываться к кресту. Подошла. Отец Дмитрий посмотрел внимательно. Она и не заметила, что по лицу текут слезы.

После разговора с батюшкой стало легче. Он проводил ее до ворот и перекрестил.

– Не думай о жизни худо. Она – милосердный дар. Не стоит залезать в окоп и начинать от всех отстреливаться. Живи радостно. Люби. Благодари Господа.

Отец Дмитрий оглядел окрестности, посмотрел на тихую Агату и вдруг удивил:

– Берднард Шоу сказал, что надо просто гулять по цветущему лугу и наслаждаться природой, но не забывать о ядовитых змеях, которые прячутся в изумрудно-зеленой траве. Так и делай.

Она уехала дневным поездом. Муся уехала вместе с ней.

Маруся с вечера замесила тесто, Агата накрутила фарша для начинки. Мелко нарезав сало, они вытопили его и зажарили до хрустящих квадратиков. Бабушка Фая ела пироги только так, разламывая их пополам и макая в растопленное сало, «мачку», как она называла этот дивный соус. Наливочку пришлось раздобывать у соседей – больших авторитетов в этом деле. Вареники с картошкой и творогом уже двое суток ждали своего часа в морозилке. Фаршированный гусь томился на балконе, пока температура еще позволяла. Там же в огромной кастрюляке доходил до нужной кондиции борщ. Все было готово, включая пампушки с чесноком.

Бабушка Фая прибыла аккурат к обеду. Мастерство не пропьешь. Маруся с Агатой облепили ее и долго не отпускали.

– С вами с голодухи помрешь. Вот ведь липучки липучие. Скажите лучше, сметана покупная?

– Покупная, – признались они, хлюпая носами.

– Так я свойской привезла. И колбаски. Дядька Мыкола, тот, что слева, кабанчика заколол, так она как раз поспела к отъезду. Ну, ведите, что ли, к столу.

Дочь с внучкой побежали вперед, и у Фаины была возможность незаметно вытереть мокрые глаза. Слава богу, дома.

Когда они наконец отвалились от стола с набитыми животами, бабушка Фая потребовала полный отчет о всех делах за последнее время. Маруся принялась рассказывать. Агата хотела присоединиться в качестве заинтересованной слушательницы, но ее отвлек звонок.

Соня спросила, приехала ли бабушка. Выяснив, что все хорошо, объявила, что у нее есть небольшая новость.

– Мы приглашаем тебя на свадьбу! Будешь моей свидетельницей!

– И это у нас называется «небольшая новость»?

– Ну, мы же просто распишемся и все. А потом поедем на нашу новую дачу. Представляешь, Лёнчик купил прямо на берегу Финского залива! Скрывал до последнего! Подарок к свадьбе! Домик небольшой, но новый и милый ужасно. Для Игорька места много, двадцать соток почти. Что скажешь, сестричка? Учти, на тебя вся надежда. Платье на меня не найти. То бюст не влезает, то я вся в нем, как ложка в стакане. Будем искать с перламутровыми пуговицами.

– Да погоди ты, заговорила совсем! Какого числа?

– Через месяц и три дня. Но ты приезжай раньше, хотя бы на неделю. Сможешь? Умоляю! Я скучаю по тебе ужасно!

– Думаешь, я не скучаю? По… всем вам. Но у меня на работе затык. Я ведь недавно восстановилась. Потребую отпуск – начальник гикнется.

– Не понимаю, зачем тебе вообще работать? Ты теперь богатая женщина! Можешь себе позволить лениться всю оставшуюся жизнь.

– Ага, могу.

– Ну, так что? Не приедешь?

Голос в телефоне погрустнел. Агата помолчала. Эх, была не была!

– Как ты могла подумать такое? Конечно, я приеду! Жди!

Последнее время Марк стал замечать, что сотрудники покидают свои уютные и насиженные рабочие места гораздо раньше положенного времени. Надвигающееся тепло дурно повлияло даже на несгибаемую Аллу Петровну. Сегодня, например, она испарилась из офиса после трех и до конца рабочего дня не появилась. К шести он остался в конторе в одиночестве, чему, честно говоря, был рад. Пару часов довелось поработать в тишине и покое. Торопиться все равно некуда. Впрочем, он давно обещал вернуть Лёнчику дрель, которую одалживал, чтобы просверлить несколько дырок в новой квартире. Марк уже месяц пытался придать своему обиталищу жилой вид – полку в ванной прибить, картины повесить, шторы, наконец. Какую-то мебель он купил с лету. На первом этаже стояли диван и телевизор, на втором кровать, металлическая стойка для одежды и… кресло, на которое он пристроил подушечку. Так. На всякий случай. И все. То ли уставал к вечеру, то ли куражу не было. Квартира была хорошая, двухъярусная, с панорамными окнами. Мечта поэта. Марк радовался, но как-то вяло. Все произошедшее с его семьей и близкими людьми до дна вычерпало из него энергию. Ему казалось, что и саму жизнь тоже словно вычерпали экскаваторным ковшом.

Нине дали десять лет. Еще до суда она подала на развод и написала отказ от свиданий с Марком. Соню и Руфу тоже видеть не захотела. Вообще никого из родни. Исчезла из их жизни и все. Марк пытался писать. Письма вернулись нераспечатанными. Лёнчик приносил скудные вести, которые тяжелым осадком ложились на душу.