— Но его еще надо поймать!

— Вот! Надо поймать. А Угарова, возможно, и поймала. Только доказательств у нее никаких не было. Лишь глаза и уши. А их к делу не пришьешь. И что слова скандально известной уборщицы против слов влиятельного отца? Ничто — пыль! Нет, капитан, чую, чей-то папашка засветился. И надо его найти…

— Каким образом? — огрызнулся Гришин. — Это же сколько работы! Год уйдет!

— А мы не торопимся, капитан, — миролюбиво улыбнулся Волков и вдруг насупился и в карандаш вцепился, начал катать его по столу. — Лишь бы этот гад снова чего-нибудь не натворил. Лишь бы остановился…

В дачном поселке, куда следующим днем отправился Волков, гостей не ждали. Шлагбаум на въезде был опущен. Массивный замок, проржавевшая цепочка. Дорога за шлагбаумом не расчищена. Плотный слой потемневшего снега. Ни единого следа. И ветер. Пронзительный, холодный, безжалостно треплющий ветки деревьев. Он тут же вспомнил Гришина. Возможно, тот был прав, решив отложить визит сюда до весны.

Он выбрался из машины. Походил вдоль шлагбаума, потом поднырнул под него и, осторожно ступая в проседающий под его шагами снег, направился к запущенному зданию с вывеской «Садоводческое общество «Дружба».

Кирпичный дом в три окна оказался незапертым. Дверь открылась без скрипа, и из темного коридора на Волкова пахнуло теплом и запахом какой-то вкусной незамысловатой еды. Кажется, в доме жарили картошку с луком.

Спотыкаясь о пустые ведра, тяпки, лопаты и секаторы, Волков добрался до следующей двери, распахнул ее. Запах жареной картошки стал еще гуще и аппетитнее.

— Добрый день! Есть кто? — громко окликнул он, потому что никого в комнате, оборудованной под рабочий кабинет, не увидел.

Комната была небольшой, метров восемь. Стол напротив входной двери, два стула, выкрашенный зеленой краской огромный сейф в углу, незанавешенное пыльное окно. Подоконники завалены папками с бумагами. Может, ими топили печь, подумал Волков, с интересом рассматривая выложенную старомодными изразцами голландку.

— Эй! Есть кто дома? — снова крикнул он, потому что на его первый зов никто не откликнулся.

— Тут вам не дом, а контора, понимаешь… — отозвался откуда-то из-за печи мужской голос. — Платежи начинаем принимать через месяц! Или вы должник?

— Нет, я не должник, я полицейский, — представился Волков кому-то, кто говорил с ним из-за печи. — Есть разговор!

— Опять? — ахнули за печкой. — И когда это кончится?

Из укрытия вышел мужчина. Коротко кивнул Волкову, глазами показал на стул возле стола, сам остался стоять. Лет под семьдесят, аккуратно выбрит, седые волосы зачесаны назад. В военных штанах с лампасами и толстом свитере домашней вязки. На ногах теплые шерстяные носки, резиновые калоши.

— Снова чей-то дом ограбили, да? — Он с сожалением посмотрел на деревянную лопатку, на которой налипли крошки поджарившейся картошки. — Только пообедать собрался. А тут вы! А что я могу?! Я один и сторож, и председатель, а домов сколько! Я пока в один край со своей «травматикой», они уж знаете где!

— Кто они? — вежливо поинтересовался Волков, прошел к столу, сел на предложенное место. — Грабители?

— Да какие там грабители? — сморщился председатель и сторож в одном лице. — Вандалы! Брать тут особо в зиму нечего. Умный люд все вывозит. Так нет! Надо стекла побить, дверь выломать, в доме нагадить. Сволочи! Так от кого у вас на этот раз заявление?

— Ни от кого, — честно признался Волков. — Я просто для разговора к вам. И с надеждой, что вы сможете мне помочь. Если, конечно… Сможете.

Мужчина неожиданно обрадовался. Кивнул, метнулся за печку и вернулся через минуту с огромной сковородкой под плоской крышкой. Поставил на стол подставку под горячее. Водрузил сковороду, из-под крышки вырывалась тонкая струйка ароматного пара. Снова метнулся за печь. Вернулся с тарелками, вилками, чайными чашками. Опять за печь. На этот раз пришел с буханкой хлеба и литровой банкой ярко-красных маринованных томатов.

— Пообедаете со мной? — с надеждой спросил он у Волкова и поставил перед ним тарелку. — Одному скучно!

— Картошечка? — улыбнулся в сторону сковороды Волков.

— Картошечка.

— С луком?

— С луком.

— С удовольствием разделю вашу трапезу.

Волков взял из кучки приборов вилку, дождался, пока мужчина положит ему полную тарелку картошки с поджарками. Поблагодарил:

— Спасибо! Сотню лет, кажется, не ел такой картошки!

— Ага… Сейчас это считается вредным. Все, что особенно вкусно, то непременно вредно. Приятного аппетита вам.

Мужчина сел напротив, накидал в пустую тарелку помидоров из банки. Они начали есть. Ели быстро, без лишних разговоров. Волков попросил добавки. Хозяин себе тоже подложил. Потом разлил в чашки кипяток из чайника, швырнул туда по чайному пакетику. Откинулся на спинку стула и неожиданно виновато произнес:

— Жаль, к чаю у меня ничего. Уж извините.

— Что вы! Все замечательно.

Волков обвел руками стол с нехитрым угощением. Схватился за хвостик чайного пакета, поокунал его в кипяток, потом вытащил, отжал по привычке и положил на свою тарелку, из которой только что ел картошку.

— Вы давно здесь председательствуете? — спросил он между первым и вторым глотком чая.

— Десять лет.

— Ой, как жаль! Тогда вы мне вряд ли сможете помочь. — Волков вздохнул, глянул на пыльное окно, за которым на ветру метались голые ветки старой яблони. — События, которыми я интересуюсь, произошли приблизительно двенадцать лет назад.

— И что? — Широкие плечи мужчины, затянутые в свитер домашней вязки, поднялись и опустились. — Это я председателем десять лет. А садоводом все двадцать. Как демобилизовался по здоровью, так сюда с женой и перебрались. Даже зимой не уезжали. И порядок был, скажу я вам, тогда совсем другой! Не было такого скотства. Потом жена померла, я в городскую квартиру переехал. А не могу! Стены душат. Вот сюда и вернулся уже председателем. Выбрали меня люди… Вас, собственно, как звать-величать? Я Иван Иванович. Иван Иванович Головков.

— Волков. Волков Александр Иванович.

И он зачем-то показал ему удостоверение. Тут же счел этот жест нелепым — человек его обедом накормил, не спросив имени, а он ему корочки под нос сует. Волков смутился.

А хозяин нет. Воспринял как должное. Внимательно прочел, кивнул удовлетворенно. И спросил:

— Так что за события двенадцатилетней давности вас интересуют?

— Пожар. Здесь у вас на майских, кажется, праздниках случился пожар.

— О-о-о, тут часто горит! Особенно в мае! — возмущенно откликнулся Иван Иванович Головков. — Какой-нибудь умник бросит непотушенную сигарету, сухая трава и пошла гореть. А за ней заборы полыхают, туалеты. Пожарных сколько раз вызывали!