в Риме высказал Платону свою мечту, чтобы тот в такой же церкви «служил в Москве».

В Неаполе случился неприятный инцидент: встреча с графом Андреем Разумовским, отправлявшим тут уже пять лет должность посланника при Короле Неаполитанском. В Павле Петровиче давняя история с первой женой Натальей опять вдруг ожила, опять резанула душу. Рассказывали, что, увидев Разумовского, Цесаревич, схватившись на оружие, воскликнул: «Шпагу из ножен, господин граф!» Свитские стеной встали между Цесаревичем и графом, и до непоправимого дело не успело дойти.

В Неаполе, где «графа Северного» радушно принимали Король Фердинанд и Королева Мария-Каролина, русским гостям стало известно, что предатель и соблазнитель, ненавистный граф Разумовский, не потерял вкуса к громким любовным приключениям: теперь он числился «любовником Королевы». Королева Каролина-Мария (1752–1814), урожденная австрийская принцесса, славилась на всю Европу ненавистью к революциям и своими эпатирующими любовными связями. Позже её «интимной подругой» станет известная авантюристка и любовница адмирала Горацио Нельсона (1758–1805) пресловутая «леди Гамильтон» (?-1815)…

В Риме у Цесаревича состоялось несколько встреч с Папой (1775–1799) Пием VI. Подробности этих бесед неизвестны, но не исключено, что речь могла идти о необходимости «воссоединения церквей» перед напором вольнодумства и атеизма. Сама эта идея всегда была близка Павлу Петровичу; он был уверен, что раскол Христианства ослабляет веру и способствует распространению суеверий и антицерковных настроений. Будучи сторонником стройной монархической системы, Павел Петрович прекрасно понимал, что только сакральный ареол власти делает её по-настоящему легитимной.

Павел Петрович или не знал, или не принимал к сведению тот очевидный факт, что все предшественники Пия VI, папы Бенедикт XIII (1724–1730), Климент XII (1730–1740), Бенедикт XIV (1740–1758), Климент XIII (1758–1769), Климент XIV (1769–1774), являлись ярыми противниками Православия. Они фактически поощряли чудовищные гонения на православных на польских территория и в пределах Габсбургской Монархии, вплоть до обрезания носов и ушей у «схизматиков» («диссидентов») – приверженцев греко-православного обряда. В этих условиях ни о каком «объединении» не могло быть и речи. Павел же Петрович считал, что оно «в принципе» возможно. Это была его романтическая монархическая грёза – единение мира, порядка и законности под скипетром Русского Царя и духовным водительством Римского Папы. Он видел идеальное, желал его, но порой не замечал реального. Так было и в данном случае.

Здесь уместна интерлюдия более общего порядка. Когда Павел Петрович стал Императором, то проявил великую снисходительность к Католичеству и к латинской пропаганде. 29 ноября 1798 года Самодержец торжественно возложил на себя корону магистра Мальтийского ордена. Он вел свое родословие от «Иерусалимского Ордена Святого Иоанна», основанного рыцарями-монахами в XI веке, во время начала крестовых походов. К концу XVIII века, лишенные своих владений в разных частях Европы, мальтийские рыцари были изгнаны из своего главного бастиона в Средиземном море – острова Мальта.

При Павле I резиденция Ордена была перенесена в Петербург. Через папского нунция в Санкт-Петербурге Ю. Литта (1763–1839) Императору были переданы святыни Ордена: Крест из Животворящего Древа Господня, чудотворная икона Богородицы и рука Иоанна Крестителя, помещенные в дворцовую церковь Гатчины. Павел Петрович начал исполнять обязанности духовника Ордена. Как сообщал очевидец, «Командор Литта публично покаялся в своих грехах, и Великий магистр принял это покаяние со слезами умиления».

Ордену были переданы доходы от обширных земельных угодий, ранее принадлежавших мальтийцам, но отошедших к России после раздела Польши. Сам же Литта получил графский титул и уже при Александре I стал членом Государственного Совета. Мало того, в угоду политическим «потребностям момента» Россия де-факто оказалась ревнительницей прав Папского престола. В 1800 году при помощи русских войск в Рим вступил Папа Пий VII (1800–1823), утвержденный во владениях согласно Люневильскому мирному договору, заключенному между наполеоновской Францией и антифранцузской коалицией, в которой Россия играла ведущую роль. Победы Суворова и его легендарных «чудо-богатырей» способствовали восстановлению светской власти римских пап!

Встав на защиту гонимого папства, Император руководствовался убеждением, что встает за защиту веры и порядка, против атеизма и революции. Он воспринимал всех врагов Католичества как врагов Христианства, милостиво относясь даже к иезуитам. Среди Русского Двора возникли даже слухи о соединении Православной и Римской церквей. При этом утверждалось, что Павел Петрович относился к этой мысли «сочувственно».

По утверждению «генерала ордена иезуитов» патера Г. Грубера (1740–1805), в одной из бесед Император якобы заявил ему, что он «католик сердцем». Свои письма к Пию VII Павел Петрович подписывал: «Искренний друг Вашего Святейшества». Папа же признавал Русского Царя не только протектором Мальтийского ордена, но и всей Римско-католической церкви. Это был единственный в истории случай, когда папы отдали себя под покровительство православного правителя.

В последние месяцы царствования Павла Петровича иезуиты были чрезвычайно деятельными. Им казалось вполне возможным волей Императора осуществить давнюю католическую мечту – унию Православия с Римом. Тем более что сам повелитель России, обуреваемый рыцарскими теократическими мечтаниями, давал к тому повод: он не раз говорил о необходимости объединения Церквей. Потому паписты так и опечалились, когда Павла не стало. «Погиб великий покровитель Римской церкви и Общества Иисуса», – сообщал в Рим патер Грубер.

Вряд ли можно серьезно говорить о возможности униональной капитуляции Православия. Павел I был слишком импульсивной натурой, способной самозабвенно увлекаться и столь же скоро охладевать к различным начинаниям. Настроение самого Монарха, при всей безбрежности его властных прерогатив, не могло бы заставить Церковь, не иерархию, а именно Церковь как совокупность всех физических, институциональных, канонических и догматических своих частей, принять то, что Она много веков безоговорочно отвергала. Изменить церковный климат, церковную практику и церковную психологию, отказаться от великого мессианского предназначения Православия во имя торжества, по личной прихоти, каких-то скоротечных политических интересов и текущих государственных целей – подобный «проект» был не способен осуществить никакой правитель…

В конце апреля 1782 года «граф Северный» покинул Италию и 7 мая был уже в «столице мира» – Париже. Большой шумный город, не спящий ни днём ни ночью, каскад лиц, круговорот вещей и событий на первых порах сбивали с толку. Так как ничего подобного раньше наблюдать не доводилось, то предыдущий опыт не играл никакого значения. Надо было сообразовываться с обстоятельствами в новых, необычных условиях. Барону Остен-Сакену Цесаревич писал 14 мая 1782 года: «Вы видите, откуда я Вам пишу, – из настоящего водоворота людей, вещей и событий; молю Бога, что Он даровал мне силы справиться со всем. Друг мой, я вижу здесь совершенно иное, чем то, что мне известно было доселе. Я ещё не знаю, что я буду делать, я едва помню, что со мной было; вот какой я веду образ жизни в данный момент, но